VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Yheksän kullaista poikua

Yheksän kullaista poikua

Karelian Proper
Voknavolok
Oli ennen leškiakkani. Hänellä on kolme tytärtä. Käyväh iltua istumašša kylyššä. Šanou vanhin tyttö:
Mie šuan yheštä osrajyväštä šotaviällä ruuvan.

Toini tyttö šanou:
Mie šuan yheštä liinankuijušta šotaviällä vuattiet.

Nuorin tyttö šanou:
Mie šuan kolme kullaista poikua yheššä kohušša: kiät kultaset kalvosista šuahen, jalat hopieset polvista šuahen, kuutamaiset kulmilla, šimčukkaiset šilmillä, otavaiset olkapäillä, tähet taivan harteilla.

Šamoin lähetäh toisena iltana kylyh iltua istumah, šamat šanat tolkkuijah, a čuarin poika kuuntelou ikkunan alla.
Kolmena iltana käyväh šielä kylyššä.
Čuarin poika šanou tuatollah:
Hospoti plahoslovi, tuatto, mie lähen leškiakan nuorempah tyttöh šulhasiksi.

Mitä šie lähet niin alhaiseh šiätyh, šuammahan myö korkiempie šiätyjä čuarih.
Lähtöy hiän. Läksi tai ottau moršiemekšeh šen leškiakan tyttösen.
Ollah-eletäh, še tulou naini kohtušekši. Lähtöy čuarin poika merellä. Naini šuau kolme poikua šillä aikua: kiät kultaset on kalvosista šuahen, jalat hopieset polvista šuahen, kuutamoiset kulmilla, šimčukkaiset šilmillä, otavaiset olkapäillä, tähet taivan hartehilla. Lähtöy čuari puapuo eččimäh. Tulou Šyötär-akka vaštah:
Kunne läksit, čuari-kormeličča?

Tänne läksin linnalla kävelömäh.
Tiijän, tiijän, puapuo mänet eččimäh, ota milma puapoloiksi!
Enkä ota, enkä!
Lähettih tuaš aštumah. Še Šyötär-akka tuaš juokšou poikki polvelta vaštah.
Ota milma puapoloiksi, tiälä miän linnalla ei ole ketänä muita kun Šyöttäriä.
Totta še pitäy ottua.
Ala männä kotihis, – šanou Šyötär-akka čuarilla, – mie käyn riepuo ta vaštua.
Mäni, otti kolme hurtan poikaraiskua, vei ne šillä naisella, a ne kolme kullaista poikua otti ta vei vihantah peltoh, valkieh vainivoh, valkien kiven alla. Mänöy pirttih, kyšytäh häneltä, jotta mitä šielä on.
On šielä, kolme hurtan poikaraiskua, ei ni mitänä muuta!
Ollah-eletäh. Mies tulou mereltä. Miehellä šanotah. Miehellä on paha mieleštä. Ollah-eletäh tuaš kotva aikua, mi oltaneh. Tuaš naini jiäy kotih, a mieš lähtöy merellä. Tai šuau tuaš kolme poikua kullaista, kuin ennenki. Työnnetäh tuaš čuari puapuo eččimäh. Tuaš še šama Šyötär-akka tulou vaštah:
Kunne läksit, čuari-kormeličča?

Tänne kävelömäh.
Tiijän, puapuo ečit, ota milma puapoloiksi!
Enkä ota, enkä!
Tuaš lähettih, še Šyötär-akka juokši meččiä myöte kiirehešti, tulou vaštah toisen kerran.
Ota milma puapoloiksi.
En ota.
Ka ei ole muuta miän linnalla, kun Šyötär-akkoja.
No hoš ottanen, – šanou čuari.
Mäne, ala männä, niin otan puapolapšillani riepuo ta vaštua.
Tuaš mänöy naisen luo, ottau ne kultaset pojat, viey ne vihantah peltoh, valkieh vainivoh, valkien kiven alla, a tilah panou kolme varikšen poikua. Mänöy pirttih, kyšytäh häneltä:
Mitä šielä on?

No että tätä tiijä šuajua, kolme varikšen poikua on!
Tulou tuaš čuarin poika kotih, hänellä on hyvin paha mieleštä. Tuaš še naini tulou kohullisekši, a čuarin pojan pitäy lähtie merellä. Šanou čuarin poika, jotta kun ei šuane parempie lapšie nyt kolmannella kertua, niin še naini pitäy uhhotie. Tuaš ni šuau še naini kolme kullaista poikua. Tuaš čuari työnnetäh puapuo eččimäh. Käveli ikäh-aikah, tai toi šen šaman Šyötär-akan. Šyötär toi kolme harakan poikua, a še naini kerkisi yhen pojan peittiä sorokkah alla.
Kunne panit yhen pojan? karjuu Šyötär.
Ei ni ollun kun kakši.
Ottau ne kakši poikua ta viey tuaš šinne vihantah peltoh, valkieh vainivoh, valkien kiven alla.
Nyt še pitäy tappua, – tuumatah.
Mieš kirjuttau, jotta uhotiet pois. Naini šanou, jotta "elkiät tappuat, työntiät muailmalla".
Šiitä häntä pannah počkah ta työnnetäh mereh poikah kera. Še poika kašvau počkašša. Kuunnellah, kun koškou počka, čylkyttäy pohjah. Poika šanou:
Prosti muamo, mie nuppinieklalla puhkuan reijän, kačomma, missä olemma.

Elä, poikan, kuolemma.
Kuolomahhan miät on ni työnnetty.
Poika puhkai loukon ta kaččou:
Niin pitäis olla kuin muata vaššen.
Mua on, ka mi mua on? Prosti, muamo, mie potkuan počkan puhki, niin piäšemmä mualla.
Jumala prostieh.
Poika potkai počkan halki, ta hyö piäštih mualla. Kačotahkun on kaunis šuari.
Annaš, muamo, – šanou, – hivušrihmaš.
Otti hivusrihmat ta löi kolme kertua ristih. Tuli kaunis linna ta kaikkie mitä šuinki voipi olla.
Luaji, muamo, kahekšan paitua ta kahekšan rieškua nännimaijoštaš, mie lähen vellijäni eččimäh.
Elä lähe poikan, Šyötär-akka šyöy.
Ei še nyt šyöy, kun ei ole nuorempana šuanun šyyvä.
Muamo luatiu kahekšan paitua ta kahekšan rieškua, hiän lähtöy vellijäh eččimäh. Mäni šuaren rantah, löi hivušrihmoilla kolmičči: kun tuli hopieni šilta, vaškiset käsipuut mantereh šuahen. Hiän mäni šitä šiltua myöte mantereh. Mäni vihantah peltoh, valkieh vainivoh. Heitti stolalla ne riešat ta paijat, a iče heittih nieklakše ta mäni šeinän rakoh peittoh.
Tuli viuhahti kahekšan poikua. Maissellah rieškoja ta šanotah:
Niin ois kuin muamosen nännimaijošta nämä riešat.

Panetellah paitoja:
Niin ois kuin muamosen luatimat nämä paijat.

Poika hyppyäy šeinän ravošta, šanou:
Šyökyähän, veikot, ne riešat šuuhuna, pankua paijat piäl länä, lähemmä kotih.

Ka emmä myö, veikkon, lähe, miät Šyötär šyöy.
Ei šyö, hyvä še ennen kuin šöi.
Šyötih pojat riešat, pantih paijat piällä ta lähettih kotih mänömäh. Yhekšän kullaista poikua mänöy. Šiitä kun muamoh ihaštuu, jotta kaikki hirvie!
Hyö šiitä aletah elyä hyvin, ei ni čuarissa niin hyvin eletä, kuin hyö eletäh. Kävelöy kualikkasie (kyšyjie) šielä merenrannalla. Šanotah:
Mit ollah eläjät tänne ilmeššytty, läkkä kaččomah.

Männäh šinne šiltua myöte. Hiät otetah hyvin vaštah, šyötetäh, juotetah, kaikki huonehet näytelläh ta annetah matkah eväštä.
Šatutah šiitä kulkomah čuarin ikkunan alačči. Čuari pistäy piäh ikkunah:
Tulkua vanhoja skuaskuja šanomah.

Meilä on äijän nyt uutta šanomista, ei ole nyt vanhat.
Aletah šiitä šanuo, kun hyö mäntih meren šuareh, missä on kaunis linna, kaunehempi kuin čuarilla, šielä on yhekšän kullaista poikua ta naini. Lintuset laulelou satušša ta kaikki.
Čuari oikein häpšistyy, jotta mi on še šemmoini. Pyrittäy kualikkaisie šuattamah. Šiitä huomenekšella lähetäh kaikki kaččomah. Männäh šinne šuurella šakilla. Kačellah niitä huonehie ta šiltoja. Männäh pirttih. Heitä šielä vaštah otetah, ševätäh. Jo tunnetah mieš naiseh, naini mieheh, pojikšeh pakauttelou kultasie poikie čuari. Pyrittäy, jotta "lähtiet pois tiältä".
Emmähän myö vois lähtie, kun miät kuolomah oletta työntän.
No että nyt kuole, nyt Šyöttäret šiltä linnalta hävitäh.
Lähetäh šiitä šieltä. Poika še ottau hivušrihmah. Lyöy kolme kertua ristih. Ne huonehet kavotah ta kaikki katou šuarelta, männäh šillan poikki, tai šilta katou.
Šiitä Šyötär-akka šivotah upehilla häntäh: kuh jäi šilmä, kuh käsi, kuh jalka.
Šiitä alettih eliä elmetellä. Luajittih pirovanjat kaikella linnalla. Šielä mieki olin, šain kirjakintahat, hernehini ruoška, vahani heponi. Šiitä kun tulin tulipaloh, kun Taipalen Kal’ošša palettih, niin vahani heponi šuli, kirjakintahat palettih, a hernehini ruoška koirat šyötih. Šinne miun hyvyöt mäntih, tai šen pituvuš starina.

Девять золотых сыновей

Russian
Была раньше старушка-вдова. У нее было три дочери. Ходят дочери вечером в баню на посиделки. Говорит старшая дочь:
Я приготовлю из одного ячменного зерна еду для всего войска.

Вторая дочь говорит:
Я сделаю из одного льняного волоконца одежду для всего войска.

Младшая дочь говорит:
Я рожу за один раз [букв.: из одного чрева] трех золотых сыновей: руки золотые от запястья, ноги серебряные от колена, по месяцу на висках, жемчужины на глазах, Большие Медведицы на плечах, звезды небесные на спине.

Так же идут и на другой вечер в баню на посиделки, те же слова говорят, а царев сын подслушивает под окнам. Три вечера ходят туда в баню. Царев сын говорит отцу:
Благослови, отец, я пойду свататься к младшей дочери вдовы.

Зачем идешь в такое низкое сословие, могли бы мы взять [невесту] из более высоких сословий.
Отправляется он. Пошел и взял эту дочь старушки-вдовы в жены.
Живут-поживают, жена затяжелела. Отправляется царев сын на море. Жена рожает тем временем трех сыновей: руки золотые от запястья, ноги серебряные от колена, по месяцу на висках, жемчужины на глазах, Большие Медведицы на плечах, звезды небесные на спине. Отправляется царь повивальную бабку искать. Встречается ему баба Сюотяр:
Куда пошел, царь-кормилец?

Пошел по городу погулять.
Знаю, знаю, бабку пошел искать, возьми меня бабкой!
Не возьму да и не возьму!
Пошли опять дальше. Эта баба Сюотяр опять бежит из-за поворота навстречу.
Возьми меня бабкой, здесь в нашем городе нет никого, кроме одних Сюояттяри.
Верно, уж придется взять.
Иди домой, – говорит баба Сюотяр, – я схожу за пеленками и за веником.
Пошла, взяла трех волчат, отнесла их к той женщине, а тех трех золотых сыновей взяла и унесла в зеленое поле, на белую ниву, под белый камень. Заходит в избу, спрашивают у нее, что кто там родился.
Есть там три волчонка-заморыша, больше ничего!
Живут-поживают. Муж приходит с моря. Мужу рассказывают, муж опечалился. Живут-поживают опять сколько-то времени. Опять жена остается дома, а муж отправляется на море. Опять рожает трех золотых сыновей, как и раньше. Посылают опять царя бабку искать. Опять та же самая бабка Сюотяр встречается:
Куда пошел, царь-кормилец?

Пошел погулять.
Знаю, бабку ищешь, возьми меня в бабки!
Не возьму да и не возьму!
Опять пошли, эта баба Сюотяр пробежала быстро по лесу, второй раз встречаются.
Возьми меня бабкой.
Не возьму.
Нет в нашем городе никого, кроме баб Сюотяр.
Ну, пожалуй, возьму, – говорит царь.
Ты иди, а я возьму для ребенка пеленок и веник.
Опять идет к женщине, отбирает тех золотых сыновей, относит их в зеленое поле, на белую ниву, под белый камень, а на место кладет трех воронят. Идет в избу; спрашивают у нее:
Кто там родился?

Да разве вы не знаете этой роженицытри вороненка там!
Приходит опять царев сын домой, очень он опечалился. Опять жена затяжелела, а цареву сыну надо отправляться на море. Говорит царев сын, что если жена в этот раз не родит детей получше, то ее надо извести.
Опять и рожает жена трех золотых сыновей. Опять царя посылают бабку искать. Ходил долго ли коротко ли и привел ту же самую бабу Сюотяр. Сюотяр принесла трех сорочат, а эта женщина успела спрятать одного сына под сорокой.
Куда дела одного сына? кричит Сюотяр.
Двое и было.
Берет тех двоих сыновей и уносит опять туда в зеленое поле, на белую ниву, под белый камень.
"Теперь ее надо убить", – думают. Муж пишет, что "изведите ее". Жена говорит, что "не убивайте, отпустите в мир".
Потом ее кладут в бочку и бросают в море вместе с сыном. Этот сын растет в бочке. Слышат, как бочка дна моря касается. Сын говорит:
Прости, мать, я булавкой сделаю дырку, посмотрим, где мы находимся.

Не надо, сынок, умрем.
Умирать же нас и бросили.
Сын проткнул бочку и смотрит:
Должно быть, мы у берега.
Тут земля, но какая земля? Прости мать, я разломаю бочку, чтобы выйти на берег.
Бог простит.
Сын пинком разломал бочку, и они вышли на берег. Смотряткрасивый морской остров.
Дай-ка, мать, свои косоплетки.
Взял косоплетки и ударил трижды крест-накрест. Появился красивый дворец и все, что только может быть.
Сделай, мать, восемь рубашек и восемь колобков на своем грудном молоке, я пойду братьев искать.
Не ходи, сынок, баба Сюотяр съест.
Теперь уже не съест, коли не съела, когда я помоложе был.
Мать делает восемь рубашек и восемь колобков. Он отправляется братьев искать. Пришел на берег острова, ударил косоплетками триждыпоявился серебряный мост, медные перила до материка. Он прошел по этому мосту на материк. Пошел в зеленое поле, на белую ниву. Положил на стол те колобки и рубашки, а сам обернулся иголкой и спрятался в щели стены.
Врываются тут восемь братьев. Пробуют колобки и говорят:
Кажется, будто на материнском молоке эти колобки.

Примеряют рубашки:
Кажется, будто мать эти рубашки шила.

Парень выскакивает из щели стены, говорит:
Съешьте-ка, братья, эти колобки, наденьте рубашки, пойдем домой.

Нет, братец, не пойдем мы, нас Сюотяр съест.
Не съест, довольно с нее, что раньше съела.
Съели братья колобки, одели рубашки и отправились домой. Девять золотых сыновей приходят. Тут как мать обрадуется, что даже страшно!
Они начинают жить хорошо, даже у царя так хорошо не живут, как они живут. Ходят там калики (нищие) по берегу моря. Говорят:
Что за жители здесь появились? Пойдем посмотрим.

Идут туда по мосту. Их хорошо встречают, кормят, поят, все комнаты показывают и дают им с собой подорожников. Случается потом им проходить мимо окон царя. Царь высовывает голову в окно:
Заходите старые сказки сказывать.

У нас теперь много нового что сказывать, не старые теперь сказки.
Начинают потом рассказывать, как они пришли на морской остров, где стоит красивый дворец, красивее чем у царя, там девять золотых сыновей и женщина. Птички поют в саду и все такое.
Царь даже остолбенел: что, мол, там такое. Просит нищих проводить его. Потом утром отправляются все смотреть. Идут туда большой толпой. Смотрятдворец и мост. Заходят в избу. Их там встречают, обнимают. Уже узнает муж жену, жена мужа, сыновьями называет золотых мальчиков царь. Зовет их, что "пойдем отсюда прочь".
Не можем мы пойти, коли нас умирать бросили.
Ну, теперь не умрете, теперь из того города все Сюоттяри исчезнут.
Отправляются они оттуда. Сын тот берет косоплетки, ударяет три раза крест-накрест. Этот дворец исчезает, и все исчезает с острова, переходят мости мост исчезает.
Потом бабу Сюотяр привязывают к хвостам жеребцов: где остался глаз, где рука, где нога.
Потом стали жить-поживать. Устроили пирование для всего города. И я там была, получила узорчатые варежки, гороховую плеть, восковую лошадь. Потом как пришла на пожар, когда в доме Тайпале горели, то восковая лошадь растаяла; узорчатые варежки сгорели, а гороховую плеть собаки съели. Туда мое добро и ушло, да такой длины и сказка.