VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Keyhä Matti i bohatta Matti

Keyhä Matti i bohatta Matti

Karelian Proper
Porosozero
Vot elettih keyhä da bohatta Matti rinnakkai. Keyhällä Matilla oli huono perti, lasta oli äijä. Vot häin, keyhä Matti, hevon zašli. Hebo hyppäi bohatan Matin orahih. Bohatta Matti mäni da seibähällä iski hebuo nenäh, i hebo kuoli. Keyhä Matti akan da lapsien kera mändih pihalla da itetäh: "Vaste hebozen ostima, a sen sie tapoit". Keyhä Matti sanou:
Siula on seiččemen hebuo, nyt anna paras hebo, ku hevon tapoit.

Bohatta Matti sanou:
Anna suudoh, ni miittumua hebuo ei rodei.

Keyhä Matti niin i ruado, ando suudoh dielon. Vot mändih suudoh. Bohatta lahd’o sud’d’at. Sud’d’at suudittih, sanotah:
Keyhällä Matilla muga i pidi, ku tappo hebozen, mikse kiini ei pidänyn.

Häin tuli suudosta, keyhä Matti, akka kyzyy:
Midä teilä suudittih?

Keyhä Matti akalla vastai, sanou:
Bohatan kera ei sua suudiekseh, häin vz’atkan ando, i miula vai nahka suudittih.

Keyhä Matti sanou akalla:
Nyt pidäy lähtie nahka myyvä, suaha, – sanou, – lapsilla leibiä, toizih kylih pidäy lähtie myömäh, tämä Matti nyt ei ota.

Häin läksi sen hebosen nahkan kera. Matkai, tuli dorogalla yksinäine talo, stancie. Talossa sỉe nuorỉ mučoi, i keyhä Matti tariččieteh yökši, sanou:
Märgä olen.

Mučoi sanou:
Miе еn lasse ukottah, a ukko on kävelyksessä.

Sanou:
Mie ved’ en kosse sinuo, lasse, ku olen märgä, a toizeh kyläh on pitkä matka.

Nu keyhä Matti duumaičči, čto vägeheh eule midä ruveta, tulou ukko, vie tappau. Keyhä Matti läksi pihalla, emändä salbai veräjät umbeh. Keyhä Matti pordahilla seizou, duumaiččou: "Kaksikymmendä virstua on toizeh kyläh, a vihmu ku korvoista kuadau, kassun äijäl. En lähe tolkutta tästä katoksen alda". Häin otti da nouzi halgopinolla seiniä vasse, duumaiččou: "Tässä en kassu nyt". Häin kaččou pertih päite ikkunasta läbi. Pihalda päite nägyy, midä ruatah pertissä, a pertistä päi ei nävy, midä ruatah pihalla, ku on pimie. Matti kaččou, ga nuori mies tuli gorničasta pertih. Emändä rubei paistamah oland’ua. Oland’at paisto, siidä toi viinua. Ruvettih čuajuo d’uomah da oland’ua šyömäh, viinua d’uomaha keyhä Matti kaččou ikkunasta. Hyö d’uodih da šyödỉh, siidä vie emändä kaksi bl’uodua oland’ua pani päččih. Siidä hyö vierdih kravatilla muate. Ajo drug čuruzissa hebone pihalla. Emändä sanou sillä nuorella miehellä:
Mäne nyt škuappah!

A škuappa oli korgie, lattiesta lageh suaten. Nuori mies mäni škuappah, emändä pani škuapalla lukun. A keyhä Matti ikkunasta nägi kaiken hiän dielon. Izändä hebozen lazetti da tanhuoh pani. Keyhä Matti toimitti, čto tämä tuli izändä, ku bez sprossu lazetti hebozen i pani tanhuoh. Izändä rubei tanhutpordahie myöte nouzemah pertih.
Keyhä Matti šalkun otti halgopinolda da mäni veräjie kolottimah. Izändä sinčosta sanou:
Ken on matkamies?
sanou.
Keyhä Matti sanou:
Lasse, velli, yökse, ynnäh olen umbimärgäne.

Izändä avai oven, sanou:
Tule, velli, tule, miä iče olen kävelijämies.

Laski keyhän Matin izändä. Mändih pertih. A emändä keyhän Matin tundou: vasse ei laskenu, a d’o izännän, kera tuli pertih. Emändä duumaiččou iččiedäh vasse: "Lienne tulluh dorogalla vastah, da izändä otti yökse". Izändä sanou emännällä:
Pane syyvä illasta.

Emändä sanou:
Nyt keittämäh en rubie, on ennistä keitettyö koufeida, da vilustu koufeiniekka.

Izändä sanou:
Pane midä tiedänet, šyöndä eule igine.

Emändä pani maiduo, koufeiniekan stolalla, silakkua-kalua, leibiä, kuda-midägi stolalla keräi. Izändä käski keyhän Matin sanou:
Istoi, velli matkamies, šyömäh.

Izändä istuize kokkah, keyhä Matti toizeh. A keyhä Matti nahkasalkun lykkäi laučan alla, omahaze d’algoih. Izändä kyzy keyhäldä Matilda:
Kunne piet matan?

Keyhä Matti sanou:
Olis hebozen nahka myödävä, mänen toizeh kyläh nahkua myömäh.

Izändä sanou:
On häi teilä kylässä bohatta kupča Matti, mintäh et sillä myönny koissa, kannat toizeh kyläh?

Keyhä Matti sanou:
Elä, velli izändä, pahakse ota, ei, – sanou, – šidä nahkua kaikil sua ostua, kallis on ylen nahka.

Izändä sanou:
Ga ved’ kolme rubl’ua hebozen nahka maksau, tua suabi ostua hot’ kellä.

Keyhä Matti sanou:
Puolen nellikkyö maksau kuldua se nahka.

Izändä sanou:
Mindäh on sen kallis nahka, mida häin toimittau dieluo, ei häi kengäksi sen kallis voi roita ni mistä päi?

Keyhä Matti sanou:
Se nahka on volšebnoi, tiedäy kaiken eloksen muailmalla, zentäh on se kallis.

Izändä sanou:
Opi, tiedäygo midä miun elämästä se nahka, on häi midä tapahtunu?

Keyhä Matti otti da nahkua d’allalla painaldi šalkussa. Keyhä Matti sanou:
Nahka sanou, čto emändällä on kaksi bl’uodua oland’ua päčissä.

Izändä sanou:
Keh varoi sie piet oland’at, ku stolah et tuonu?

Izändä mäni, päččilavvan avainiin i on, kaksi bl’uodua oland’ua päčissä.
Emändä sanou:
Ved’ unohin andua, sinuh varoin i paissoin.

Izändä sanou keyhällä Matilla:
Nu kuottele, eigo vie midä nahka sano.

Keyhä Matti tuas kuotteli nahkua painua d’allalla, sanou izännällä:
Nahka sanou: emändällä on druugu pandu škuappah.

Izändä sanou emändällä:
Anna vai avaimet, kačon škuappua.

Emändä sanou:
Avaimet kavottih, ni midä druuguu eule, da kogo rovussa eule druuguu.

Nu izändä sanou:
Kačomma, avuan kirvehellä škuapan.

Izändä škuapan oven kirvehellä avazi, druugu sieldä hyppiäy dai pagoh piäzöy pihalla, ei kergie kirvehellä iškie.
Izändä sanou keyhällä Matilla:
Nu myötgo nyt nahkan, mie ossan?

Myön, – sanou, – vai puoli nellikkyö kuldua anna.
Izändä ando, vai vähästä ei täydyny puoleh nellikköh kuldua.
Nu ladno, – sanou, – šyötit da d’uotit.
Keyhä Matti rubei lähtemäh pois matkah, a izändä sanou:
Kunne nyt lähet yödä vasse pois?

A lähen, – sanou, – miula pidäy suudoh männä toizeh kyläh srokilla, nyt lämbiin tässä da söin.
Keyhä Matti läksi, duumaiččou: "Nyt ku sain kullat, ni eule miula ni miittumua suuduo, lähen kodih".
Tuli keyhä Matti kodih. Akka kyzyy:
Saitgo hot’ d’auhopuudan arvon d’en’gua nahkasta?

Keyhä Matti sanou akalla:
Roih dostaliksi igiä, vai elä virka ni kellä ni midä.

Keyhä Mattt työndäy kaheksanvuodizen tytön bohatan Matin luo:
Puolinellikköhistä kyzy, – sanou.

Keyhä Matti neuvvo tyttözel:
Ku kyzynöy bohatta Matti, midä mittuau, sano: en tiijä.

Mäni keyhän Matin tyttöne bohatan Matin luo.
Tata kučču, – sanou, – dädä, puolinellikközen, anna meilä puolinellikköhine, – sanou.
Bohatta Matti sanou:
Midäbo mittuau häin?

Keyhän Matin tyttö sanou:
En tiijä, midä mittuau.

Nu bohatta Matti duumaiččou: "Nu midä häin mittuau, hänellä ei ole kartohkua, ni vil’l’ua muassa"? Bohatta Matti ottau da tervuau uurdiet puolinellikköhizeztä, čtobi̮ däis zametno, midä keyhä mittai. Siid ando puolinellikköhizen, sano:
Mäne vie tuatallas.

Toi keyhän Matin tyttöine tuatallah puolinellikköhizen. Keyhä Matti pani viizirublahizen kuldad’en’gan puolihellikköhizeh i sanou tytöllä:
Vie mäne puolinellikköhine därilleh.

Toi keyhän Matin tyttö därilleh bohatalla Matilla puolinellikköhizen. Bohatta Matti kaččouga kuldad’en’ga diänyh uurdieh puolinellikköhizen! Bohatta Matti sanou omalla perehellä:
Kävelyksissä oli toizessa kylässä, ga on gruabinuh poštah libo laukan mintaho, ku kuldua mittuau.
Nyt kai meistä torrut zamniu.
Läksi bohatta Matti keyhän Matin luo.
Terveh, terveh susieda, – sanou.
Keyhä Matti sanou:
Vie tervehyön, koiran roža, luait.
Yksi hebone oli hyvyttä, sen tapoit da suddil vz’atkan annoit, a miula yksi nahka suudittih. A miuda d’umal ei heittänyt: mäniin linnalla i ulgomuan tuldih kupčat i miula puolinellikkyö annettih hebozen nahkasta kuldua. Ylen on kallis nahka.
Bohatta Matti sanou:
Usson, ku puolinellikköhizeh oli diänny kuldad’en’ga vie, ota tässä därilleh.

Keyhä Matti sanou:
Sen d’en’gann täh elän, dostaliksi ijäksi nyt roih kuldua, pie se d’en’ga, ole päivilles.
Vot pelduo oli palane, se jäi kyndämättä.
Bohatta Matti sanou:
Työnän kolme kazakkua, dai kynnetäh se peldo siula.

Dai työndi kolme kazakkua, i kynnettih peldo keyhällä Matilla. Воhatta Matti tappo kai seiččeme omahaze hevot, nahkat nyl’gi, palkai keyhäldä mužikalda hevon nahkoi vid’dä, lähtöy kuldua suamah nahkoista. Mäni sinne linnalla nahkoin kera bohatta Matti. Päivän häin kauppual’ou, kyzyy puolda nellikyö nahkasta, a hänellä taritah van kolme rubl’ua, sanotah:
Ni missä muailmalla eule sidä hindua, ni ken ei anna puolda nellikkyö kuldua hebozen nahkasta.

Bohatta Matti sanou:
Keyhä Matti sai puolen nellikkyö kuldua hebozen nahkasta, kuibo miula etto anna?

Linnal sanotah:
Myö emmo tiijä bohattua, ni keyhiä, pidänöyota kolme rubl’ua nahkasta, eini mäne kunne tahot.

Siidä möi kolmin rublin nahka, iče duumaiččou: "Ei suannu tälle keyhä Matti kuldua, on mintaho voruinuh, poštan libo laukan". Duumaiččou bohatta Matti: "Nyt kodih menen dai tapan keyhän Matin, ku yhestä hebozesta mänetti seiččeme hevosta".
Kodih tuli i sanou omalla perehellä:
Keyhän Matinsusiedantapan tänä yönä.

A keyhä Matti duumaiččou: "Nyt tappau miuda, ku ei suannu nahkoista kuldua". Keyhällä Matilla oli ylen paha pertine. Ku oli syysilma, pertissä oli vilu, i ainos häin magai eussalla. Bohatta Matti tiedäy, čto häin maguau eussalla, i yöllä mänöy händä tappamah. Keyhä Matti duumaiččou: "Tänä yönä tulou tappamah". Hänellä oli muamo vanha, sadavuodine. Hänellä sanou keyhä Matti:
Muamo, tule еussallа muate, mie tulen päčillä.

Muamoh sanou:
Tule, tule, poigane, ku kyl’miit, mie tulen eussalla.

Keyhä Matti mäni päčillä, a muamoh tuli eussalla. Rodih keskiyön aiga, kylä kai uinottih muata. Bohatta Matti läksỉ kirvehen kera keyhiä tappamah. Tuli bohatta Matti pertih (ku oli ovet karut). Häin rubei eussalla kuottelemah, ongo siinä keyhä Matti. Kuottelou, ga siinä i on maguaja. Häin iški kirvehellä piäh, bohatta Matti se, iče läksi pagoh, ovi däi kahallah. Staruuha langei lattiella pois eussalda. Keyhä Matti nouzi, dai akka, dai lapset nostih. Staruuha ryöčkyy lattiella, veri suusta da nenästä lähtöy. Keyhän Matin akka da lapset itetäh, sanotah:
Oho mado, aiga kaupan pidi, staruuhan tappo!

Keyhän Matin akka sanou ukolla:
Nyt sie olet puuttunu, sanotah, čto sie tapoit.
Läksižiin kyläh, veižiin viestin, čto bohatta Matti staruuhan tappo, ni ussottua ei, svidietelyä ei ole, sanotah: "moužet sie iče tapoit"?
Nu ladno, – keyhä Matti sanou akalla, – elä ite, ijän eli, ku toista sadua vuotta eli.
Keyhä Matti suoritti kuolien muamon, pani tužurkan piäl, šuapkan piäh, kindahat kädeh, da ni kando därven randah, da ni venehen peräh issutti (muamon sen kuolien), melan pani kainaloh. Emän dätti istumah venehen peräh, ỉče läksi kodih. Huonduksel tuli aigazeh venehen luo, muamoh se ku eläväne istuu venehen peräs, ku vilulla ilmalla dämötti. Häin otti da lykkäi venehen kera därvel muamon. A sielä oli nuottaniekkoi monie därvellä. Venehtä kando nuottaniekkoin abajah. Nuottaniekat sanotah:
Mäne pois, kalat pöllätät abajasta.

Händä kando myödäzeh d’o d’uuri venehen perih. Nuottaniekka mužikka ottau da rindah händä äikkiäy melalla. Häin ottau da vedeh pakkuu i uppoi. Toine tovarissa sanou:
Poputi i tuli hänellä, ku kaloi pöllättämäh tuli.

A poigah se, keyhä Matti, rannalla kaččo i nägi, čto muamua pandih vedeh nuottaniekat. Poiga kirgu, se keyhä Matti, nuottaniekoilla:
Panija ristikanzan vedeh, seičas dokažin policijal!

Nyt vot, nuottaniekat pöllästyttih, tuldih rannalla keyhän Matih luo. Keyhä Matti sanou:
Moužet häin oli vähänägöne, a työ ristikanzan vedeh panija.

Nuottaniekat sanotah:
Eläi, velli, dokaži policijah, myö annamo d’en’gua siulla.

Keyhä Matti sanou:
Ku puolen nellikkyö kuldua andanettabohatat työ oletta eläjätniin en dokaži.

Nuottaniekat sanotah:
Anna puoleksi nedäliä srokkua, myömmä žiivatat dai imuščestvat, muite et tävvy kuldua.

Puolen nedälin perästä hyö myödih kai lehmät, hebozet i tuodih keyhällä Matilla puoli nellikkyö kuldua. Keyhä Matti sanou tytöllä:
Mäne tuo bohatalda Matilda puolinellikköhisty.
Tytöllä nevvo: Ku kyzynöy bohatta Matti: "midä mittuau"?, sano: "en tiijä".
Keyhän Matin tyttö mäni bohatan Matin luo, sano:
Tata kučču puolinellikköhistä.

Bohatta Matti kyzyy:
Midäbo mittuau häin?

Tyttö sanou:
En tiijä, midä mittuau.

Tuas häin tervai uurdiet puolinellikköhizestä, čtobi̮ däis zametno, midä mittuau. Toi tyttö tuatollah puolinellikköhizen. Tuattah tuas pani viizirubl’ahizen kuldad’en’gan puolinellikköhizeh.
Mäne, – sanou, – vie därilläh.
Tuas se bohatta Matti kaččou, ga d’en’ga puolinellikköhizessä kuldane. Bohatta Matti duumaiččou: "Mistä häin nyt sai d’en’gua, pidäy lähtie käyvä". Tuli keyhän Matin luo.
Terveh, susieda, terveh!
Oo, – sanou, – koiran roža, vie tervehyön luait, – keyhä Matti sanou, – ved’, – sanou, – tulit minuo tappamah, a eussalla aigaudu muamo, i miun tilasta tapoit muamon. A mie zen muamon vein linnalla, i ulgomuan kupčat annettih puoli nellikkyö kuldua, lekarstvaksi otetah, ylen kallis on ristikanzan teelo.
Bohatta Matti mäni kodih, otti häi omahaze muamon tappo vanhan, pani regeh, lähtöy linnalla myömäh. (Kuldua pidäy suaha puolinellilkkyö). Linnalla hänellä oli muamo katettu od’d’ualalla, ajelou linnua myö. Rahvas kyzytäh:
Midä siula on myödäviä reissä?

Sanou:
Mie, tapoin muamon, nyt myöziin, ken puolen nellikkyö kuldua andais.

Policii od’d’uala otettih, kačotah, d’eistvitel’no on muamon tappanu. Sanotah:
Mikse sie muamon tapoit?

Ka, – sanou, – tappohän keyhä Matti, niin puolen nellikkyö kuldua sai.
Policii sanou:
Myö keyhiä Mattie ni tunne ni tiije emmo, a siula on reissä tässä.

Bohattua Mattie pandih raudoih muamon tapannasta. Kaheksitoista vuotta suudittih bohattua Mattie tapannasta. Kaksitoista vuotta häin oli sie katoržnoissa ruavossa. Srokka loppi.
Äijänpäivän suovattana illalla pandih kaikki päčit lämmitä, bohatta Matti matkuau tyrmästä kodih. Keyhän Matin akka sanou ukollah:
Nyt, kačo, siun tappau, kodih kui tuli, piäzi tyrmästä.

Keyhä Matti sanou:
Ku ollou suudittu synnyndätilalla hänen käzih, anna tappau.

Bohatta Matti mäni, d’oi, söi, akallah sanou:
Anna poštelipiälizet, vien keyhän Matin därvellä syvimmällä tilalla, hänen tagači kaksitoista vuotta tyrmässä issuin.

Akkah ando poštelipiälizet. Mäni keyhän Matin luo.
Nyt, – sanou, – susieda, et enämbi ni kedä smuti, nyt panen poštelipiälizeh da syvimmällä tilua vien därveh.
Keyhä Matti sanou:
Valda siun, rua midä kaččuo!

Rubei bohatta Matti panemah keyhiä Mattie poštelipiälizeh. Lapset ruvettih keyhällä Matilla it’kemäh da akka. Lapset sanotah muamallah:
Nyt leivänsuajua ei rodei, kuolemma näl’gäh!

Läksi. Hänet kando poštelinpiälizien kera. Äijänpäivän suovattana rahvasta matkuau kirikköh, ku vezi valau, spuassua vastuamah. Bohatta Matti duumaiččou: "Läksiziin mie lykkiäiziin vedeh, ni suuri riähkä tulou ennen spuassun vastavuo". (Vareudu!). Bohatta Matti mäni kirikön ogruadan oven edeh, keyhiä Mattie sellässä kandau poštelipiälizien kera. Häin duumaičči: "Lähen spuassun vastuan, siidä ässen hänen lykkiän vedeh". Häin sido suun poštelipiälizien i heitti ogruadan veräjien edeh, iče läksi spuassua vastuamah. A keyhä Matti poštelipiälizissä aino lugou: "Oi hospodi, skoro li men’a v čarsvo voz’m’oš"? A bohatta mužikka matkuau kirikköh, duumaiččou: "Ken se lugija ollou, ken seze ollou čarstvah tarriččiuduja"? Bohatta mužikka seizattu rinnalla poštelipiälizien.
Ken sie olet čarstvah tariččiuduja?
A keyhä Matti vastuau:
Mie en ole luadinu pahutta ni kanan poijalla tällä ilmua, nyt tuli kolme anhelie i otetah spuassua vassattuo miuda čarsvah.

Bohatta mužikka sanou:
Sua sie miullani tila čarsvah.

Keyhä Matti sanou:
Äijä pidäy d’en’gua tilan sinne suahessa, tyhdillä käzillä sinne et piäze čarsvah.
Sielä on piisarie da kontoršiekkua, sinne vie kir’d’uttua pidäy, sinne pidäy d’en’gua kir’d’utuksista.
Bohatta mužikka sanou:
On miulla d’en’gua, ku ijän torguičin.
Äijägo pidäy, tuon d’en’gua?
Keyhä Matti sanou poštelipiälizissä:
Tuhat rubl’ua pidäy.

Toi tuhannen bohatta mužikka d’en’gua i tuli keyhän Matin luo poštelipiälizien rinnalla. Keyhän Matin keritti poštelipiälizistä, sanou:
Na tuhat rubl’ua d’en’gua da pane miuda iččes tilah, a siula ku on anhelit tuttavat, sie toista i suat tilan.

Keyhä Matti otti tuhannen i pani iččeh tilah bohatan poštelipiälizih. Lähtiessä sano keyhä Matti bohatalla mužikalla:
Aino luve: "Skoro li men’a v čarsvo voz’m’oš"?
Hot’ midä sraščainnou, aino luve.
Keyhä Matti tuli kodih, akallah sanou:
Midä et sriäpi, ku on äijänpäivän , midä olet pahalla mielie?

Akkah sanou:
Kui sie piäziit käzistä, ku otti vedeh panna?
Mie pöllässyin, en tiijä ni sriäppie, ni midä.
Ei, – sanou, – miuda vedeh pannu, vie sain tuhannen d’en’gua, paniin iččen tilasta toizen bohatan poštelipiälizih. Keitä nyt čuajuu da koufeida da paissa oland’ua.
Paisti akkah oland’at, koufeit, čuajut. (Ihastu, ku ukkoh piäzi). Lapset kai stolah azetti, i ruvettih ynnä perehen ker d’uomah. Bohatan Matin akka astuu keyhän Matin ikkunan alačči, kaččouga keyhä Matti d’uou lapsien da akan ker da oland’ua syöy. Mäni kodih, ga tyttäreh sanou:
Missä kävelet, ku et tule kodih auttamah sriäppimäh?

Näin sanou tyttärellä:
Heität i sie sriäpinnän.

Tyttäreh sanou:
Mindäh mie he itän sriäpinnän?

A heität, – sanou, – sendähtuattos läksi keyhiä Mattie vedeh pąnemah, keyhä Matti d’o lapsien da akan ker koissa čuajuu d’uou, naverno on häin pannuh tuattuadas vedeh.
Tytär muamollah kaglah tarttu da rubei itkemäh, heitti sriäpinnän.
Spuassa vassattih kirikös. Bohatta Matti läksi keyhiä Mattie panemah vedeh. Tuli poštelipiälizien rinnalla. A bohatta mužikka vai lugou:
Oi, hospodi, skoro li men’a v čarsvo voz’m’oš?

Bohatta Matti sanou:
Čarsvan mie siula annan, vie go čarsvah tahot lähtie?

Nosti bohatta Matti hänen poštelipiälizien ker selgäh i läksi veneheh viemäh. Veneheh vei i heitti. Läksi bohatta Matti soudamah därvellä, syvimmällä paikalla soudau. Syvällä kohalla ku vei, rubei nostamah poštelipiälizien ker, bohatta mužikka poštelipiälizissä sanou:
Oi, hospodi, skoro li men’a v čarsvo voz’m’oš?

Matti lykkäi hänen vedeh:
Vot siula čarsvo!

Tuli bohatta Matti kodih, akkah sanou:
Kui sie eloh piäzit?

A Matti sanou:
Miul oli prosto piässä, a keyhän Matin lykkäin vedeh.

Akkah sanou:
Keyhiä Mattie et lykänny, vasta tulin, häin čuajuu d’oi lapsien da akan ker.

Ukkoh sanou:
Tädä paginua mie en usso, ku vaste lykkäin syvällä kohalla, kuoli sinne.

Akkah sanou:
Et usso, ga mäne käy, keyhä Matti on koissa.

Bohatta Matti mäni keyhän Matin luo, koissa on.
Kui sie nyt piäzit, ku syvälla kohalla lykkäin mie?
Keyhä Matti sanou:
Vot, kaima, kuh lykkäit, šiid oli vedehizen svuad’bo, šiid annettih miula tuhat rubl’ua d’en’gua i tuodih mualla valmehekse.
A ku olluzit syvembäh lykänny, sielä oli toine svuad’bo vie bohatembi, annetannus kaksi tuhatta.
Bohatta Matti sanou:
Pane, kaima, miuda poštelipiälizih da vie sinne, i mie hot’ suan d’en’gua.

Ka miula, – sanou, – eule vačča siun moine, läkkä vien.
Pani bohatan Matin postelipiälizih. Da ni soudi syvimmällä kohtua, da ni lykkäi vedeh, iče sano:
Ken midä eččiy, sidä i suau.

Бедный Матти и богатый Матти

Russian
Вот жили бедный и богатый Матти по соседству. У бедного Матти была плохая изба, детей много. Вот он, бедный Матти, лошадь выпустил. Лошадь зашла в зеленя богатого Матти. Богатый Матти пошел да ударил колом по морде лошади, и лошадь издохла. Бедный Матти с женой и детьми вышли на двор и плачут: "Только купили лошадь, а ты ее убил". Бедный Матти говорит:
У тебя семь лошадейтеперь дай лучшую лошадь, раз [мою] лошадь убил.

Богатый Матти говорит:
Подай в суд, никакой лошади тебе не будет.

Бедный Матти так и сделал: подал дело в суд. Вот пошли в суд. Богатый Матти одарил судей. Судьи судили, говорят:
Бедному Матти так и надо, что лошадь убили: почему на привязи не держал?

Он пришел из суда, бедный Матти; жена спрашивает:
Как вас рассудили?

Бедный Матти жене ответил, говорит:
С богатым судиться нельзя: он взятку дал, а мне только шкуру присудили.

Бедный Матти говорит жене:
Теперь надо пойти продать шкуру, – говорит, – купить детям хлеба. В другую деревню надо пойти продать, этот Матти теперь не возьмет.

Пошел он с этой лошадиной шкурой. Шел, пришел к одинокому дому, к станции. В доме молодая жена, и бедный Матти просится переночевать, говорит:
Промок я.

Женщина говорит:
Я без мужа не пущу, а муж уехал.

Говорит [Матти]:
Я ведь тебя не трону, пустия промок, а до другой деревни еще далеко.

Ну, бедный Матти подумал, что насильно нельзя остаться: придет хозяинеще убьет. Бедный Матти вышел во двор, хозяйка закрыла двери на запор. Бедный Матти стоит на крыльце, думает: "До другой деревни двадцать верст, а дождь как из ушата льетсовсем промокну, не пойду никуда отсюда, из-под навеса". Он взял да встал на поленницу дров возле стены, думает: "Тут не промокну теперь". Он посмотрел в избу через окно. Со двора видно, что делают в избе, а из избы не видно, что делается во дворе, потому что темно. Матти смотритмолодой мужчина пришел в избу из горницы. Хозяйка стала печь оладьи. Испекла оладьи, потом принесла вина. Стали чай пить, оладьи есть, вино пить, а бедный Матти смотрит в окно. Они попили да поели, потом хозяйка еще два блюда оладий поставила в печь. Потом легли они на кровать спать.
Вдруг въехала во двор лошадь с бубенцами. Хозяйка говорит этому молодому мужчине:
Лезь в шкаф!

А шкаф был высокий, от пола до потолка. Парень зашел туда в шкаф, хозяйка повесила на шкаф замок. А бедный Матти в окно видел все это их дело. Хозяин распряг лошадь и поставил в крытый двор. Бедный Матти сообразил, что это хозяин приехал, раз без спросу распряг лошадь и поставил во двор. Хозяин стал подниматься по лестнице со двора в избу.
Бедный Матти взял свою суму с поленницы и стал стучать в дверь. Хозяин из сеней говорит:
Что за путник?
говорит.
Бедный Матти говорит:
Пусти, брат, переночеватьнасквозь промок.

Хозяин открыл дверь, говорит:
Иди, брат, иди, я сам всегда в пути.

Пустил хозяин бедного Матти. Пришли в избу. А хозяйка признала бедного Матти: перед этим не пустила его, а теперь с хозяином пришел в избу. Хозяйка про себя думает: "Наверно, встретились по дороге, и хозяин привел на ночлег". Хозяин говорит хозяйке:
Дай поужинать.

Хозяйка говорит:
Сейчас уже варить не стану, есть старый кофе, но кофейник остыл.

Хозяин говорит:
Давай что знаешьне навек же наедаться.

Хозяйка принесла на стол молока, кофейник, салаку, хлебатого да другого на стол собрала. Хозяин пригласил бедного Матти, говорит:
Садись, брат-путник, кушать.

Хозяин сел на одном, бедный Матти на другом конце стола. А бедный Матти суму со шкурой бросил под лавку, себе в ноги. Хозяин спрашивает у бедного Матти:
Куда путь держишь?

Бедный Матти говорит:
Есть у меня лошадиная шкура продажная, иду в другую деревню шкуру продавать.

Хозяин говорит:
Так есть же у вас в деревне богатый купец Матти, почему же ты не продал ему, несешь в другую деревню?

Бедный Матти говорит:
Не в обиду, брат-хозяин, будь сказано, – говорит, – эту шкуру не всякий может купить, дорогая уж очень шкура.

Хозяин говорит:
Да ведь лошадиная шкура три рубля стоит, ее кто угодно может купить.

Бедный Матти говорит:
Полчетверика золота стоит эта шкура.

Хозяин говорит:
Почему такая дорогая шкура, на что она годна? Ведь не станешь же из такой дорогой кожи сапоги шить.

Бедный Матти говорит:
Эта шкура волшебная, все на свете знает, поэтому и дорогая.

Хозяин говорит:
Попробуй, знает ли о моей жизни что-нибудь эта шкура, не случилось ли что-нибудь?

Бедный Матти взял да нажал ногой на шкуру. Бедный Матти говорит:
Шкура говорит, что у хозяйки два блюда оладий в печке.

Хозяин говорит:
Для кого ты бережешь оладьи, на стол не принесла?

Хозяин пошел, заслонку открылтак и есть: два блюда оладий в печи.
Хозяйка говорит:
Забыла ведь дать, для тебя же пекла.

Хозяин говорит бедному Матти:
Попробуй-ка, не скажет ли еще что-нибудь шкура.

Бедный Матти опять нажал на шкуру ногой, говорит хозяину:
Шкура говорит: у хозяйки дружок спрятан в шкафу.

Хозяин говорит хозяйке:
Дай-ка сюда ключи, загляну в шкаф.

Хозяйка говорит:
Ключи пропали, никакого дружка нет, да и во всем роду не бывало дружков.

Ну, хозяин говорит:
Посмотримоткрою топором шкаф.

Хозяин дверцу шкафа топором открыл, дружок оттуда как выпрыгнет, выскочил на дворне успел [хозяин] топором ударить.
Хозяин говорит бедному Матти:
Не продашь ли шкуру, – я куплю?

Продам, – говорит, – только полчетверика золота дай.
Хозяин дал, немножко не хватило золота до полчетверика.
Ну ладно, – говорит [бедный Матти], – это за то, что кормил и поил меня.
Бедный Матти стал собираться в дорогу, а хозяин говорит:
Куда же ты на ночь глядя?

А пойду, – говорит, – мне надо к сроку успеть на суд, я уже согрелся и поел.
Бедный Матти пошел, думает: "Теперь, когда получил золото, никакого суда мне не надо, пойду домой".
Пришел бедный Матти домой. Жена спрашивает:
Выручил ли хоть на пуд муки за шкуру?

Бедный Матти говорит жене:
Хватит до конца жизни, только никому ничего не говори.

Бедный Матти посылает восьмилетнюю дочку к богатому Матти:
Попроси четверик, – говорит.

Бедный Матти советует девочке:
Если спросит богатый Матти, что [отец] меряет, скажи "не знаю".

Пошла дочка бедного Матти к богатому Матти.
Дядя, тата просил, – говорит, – четверик, дай нам четверик, – говорит.
Богатый Матти говорит:
Что он меряет?

Дочка бедного Матти говорит:
Не знаю, что меряет.

Ну, богатый Матти думает про себя: "Что же он меряет: у него нет ни картошки, ни жита"? Богатый Матти взял да засмолил уторы четверика, чтобы стало заметно, что бедный мерял. Потом дал четверик, сказал:
Отнеси отцу.

Принесла девочка бедного Матти четверик отцу. Бедный Матти положил золотой пятирублевый в четверик и говорит дочке:
Иди отнеси четверик обратно.

Отнесла дочка бедного Матти четверик обратно богатому Матти. Богатый Матти смотритглянь-ка, золотой остался на дне четверика! Богатый Матти говорит своей семье:
Ходил в другую деревню, так, видно, ограбил почту либо лавку какую-нибудь, раз золото меряет.
Теперь всю нашу торговлю приберет к рукам.
Пошел богатый Матти к бедному Матти.
Здравствуй, здравствуй, сосед, – говорит.
Бедный Матти говорит:
Еще здороваешься, собачья морда!
Всего одна лошадь было добра, и ту убил да судьям взятку дал, а мне одну только шкуру присудили. А меня бог не покинул, пошел в город, пришли иностранные купцы и полчетверика золота дали мне за шĸypy лошади. Очень уж дорога шкура.
Богатый Матти говорит:
Верю, раз на дне четверика остался золотой, возьми обратно.

Бедный Матти говорит:
Без этих денег проживу, до конца жизни теперь хватит золота, отстань.
Вот поля клочок есть, остался не вспаханным.
Богатый Матти говорит:
Пошлю трех работников, вспашут они то поле.

И послал трех работников, и вспахали поле бедному Матти. Богатый Матти убил всех своих семерых лошадей, шкуры содрал, нанял у бедного мужика лошадь шкуры везти, едет золото выручать за шкуры. Приехал туда в город со шкурами богатый Maтти. Целый день продает, просит полчетверика за шкуру, а ему предлагают только три рубля, говорят:
Нигде на свете нет такой цены, никто не даст полчетверика золота за шкуру лошади.

Богатый Матти говорит:
Бедный Матти получил полчетверика золота за шкуру лошади, почему же мне не даете?

В городе говорят:
Мы не знаем ни бедного, ни богатого. Надо, так бери три рубля за шкуру, а нет, так иди куда хочешь.

И продал шкуры по три рубля за штуку, сам думает: "Не за шкуру бедный Матти получил золото, не иначе как что-нибудь ограбилпочту или лавку". Думает богатый Матти: "Teпepь как домой приду, так убью бедного Матти за то, что из-за одной его лошади я семи лишился".
Пришел домой и говорит своей семье:
Бедного Матти, соседа, убью сегодня ночью.

А бедный Матти думает: "Теперь убьет меня, pаз не получил золота за шкуры". У бедного Матти была очень плохая избенка. В осеннее ненастье в избе было холодно, и он спел на припечке. Богатый Матти знает, что он спит на припевке, и ночью идет его убивать. Бедный Матти думает: "Этой ночью придет убивать". У него была мать старая, столетняя. Ей и говорит бедный Матти:
Мать, иди на припечек спать, я лягу на печь.

Мать говорит:
Иди, иди, сынок, коли озяб, я спущусь на припечек.

Бедный Матти залез на печь, а его мать спустилась на припечек. Настала полночь, деревня вся заснула. Богатый Матти пошел с топором убивать бедного. Зашел богатый Матти в избу (двери-то были худые). Он стал шарить на припечке: тут ли бедный Матти. Щупаеттак и есть. Он ударил топором по голове, богатый Матти этот. Сам убежал, дверь осталась открытой. Старуха упала с припечка на пол. Бедный Матти встал, и жена и дети встали. Старуха лежит на полу, кровь изо рта и из носа течет. Жена бедного Матти и дети плачут, говорят:
Ох змей, что натворилстаруху убил!

Жена бедного Матти говорит мужу:
Теперь ты попался; скажут, что ты убил.
Пошла бы в деревню, отнесла бы вecть, что богатый Матти старуху убил, но не поверят, свидетелей нет, скажут: "Может, ты сама убила".
Ну ладно, – бедный Матти говорит жене, – не плачь, свое отжила, коли больше ста лет прожила.
Бедный Матти одел мертвую мать; надел на нее тужурку, шапку на голову, рукавицы на руки, и отнес ее на беpeг озера, да посадил на корму лодки (мертвую-то мать), кормовое весло вложил ей под мышку. Мать оставил сидеть в лодке, сам пошел домой. Утром рано пришел к лодкемать как живая сидит на корме лодки: погода ведь была холодная. Он взял да толкнул лодку с матерью на озеро. А там не озере тянули невод. Лодку понесло на тоню. Рыбаки говорят:
Уходи, рыбу на тоне распугаешь!

Ее несло попутным ветром прямо к лодке рыбаков. Один мужик ваял да в грудь ударил ее веслом. Она в воду упала да тут и утонула. Другой рыбак говорит:
Туда ей и дорога, зачем пришла рыбу пугать.

А сын ее, бедный Матти, на берегу смотрел и видел, что рыбаки его мать толкнули в воду. Сын, этот бедный Матти, крикнул рыбакам:
Утопили крещеную, сейчас полиции донесу!

Ну вот, рыбаки испугались, приплыли к берегу, к бедному Матти. Бедный Матти говорит:
Может, она плохо видела, а вы крещеную в воду толкнули.

Рыбаки говорят:
Не доноси, брат, полиции, мы тебе денег дадим.

Бедный Матти говорит:
Если полчетверика золота дадитебогатые вы мужики, – то не донесу.

Рыбаки говорят:
Дай полнедели сроку, продадим скотину да имущество, иначе не набрать золота.

Через полнедели они продали всех коров, лошадей и принесли бедному Матти полчетверика золота. Бедный Матти говорит дочке:
Поди принеси от богатого Матти четверик, – и наказывает дочке: Если спросит богатый Матти: "Что меряет?"
скажи "не знаю".
Дочка бедного Матти пошла к богатому Матти:
Тата просил четверика.

Богатый Матти спрашивает:
Что же он меряет?

Девочка говорит:
Не знаю, что меряет.

Опять он засмолил уторы четверика, чтобы узнать, что меряли. Принесла дочка отцу четверик. Отец положил опять пятирублевый золотой в четверик.
Иди, – говорит, – отнеси обратно.
Опять этот богатый Матти смотрит, а в четверике золотой. Богатый Матти опять думает: "Откуда сейчас у него деньги? Надо сходить". Пришел к бедному Матти:
Здравствуй, сосед, здравствуй!
О-о, – говорит, – собачья морда, еще здороваешься, – бедный Матти говорит. – Ведь, – говорит, – пришел меня убивать, а на припечке оказалась мать, и вместо меня убил мать. А я мать увез в город, и заграничные купцы дали полчетверика золота, на лекарство взялиочень дорого тело крещеного ценится.
Богатый Матти пошел домой, взял да и убил свою старую мать, положил в сани, едет в город продавать. (Полчетверика золота надо получить). Мать у него была накрыта одеялом, разъезжает по городу. Люди спрашивают:
Что у тебя в санях продажного?

Говорит:
Я убил мать, теперь бы продал, кто бы полчетверика золота дал.

Полицейские одеяло сдернули, смотрятдействительно, мать убил.
Говорят:
Зачем ты мать убил?

Так, – говорит, – бедный Матти же убил и полчетверика золота получил.
Полицейские говорят:
Мы бедного Матти не знаемне ведаем, а у тебя тут, в санях.

Богатого Матти заковали в кандалы за убийство матери. На двенадцать лет его засудили. Двенадцать лет был на каторжных работах. Кончился срок.
В субботу вечером перед пасхой у всех печи топятся, богатый Матти идет из тюрьмы домой. Жена бедного Матти говорит мужу:
Теперь, смотри, убьет тебя, раз домой пришел, вышел из тюрьмы.

Бедный Матти говорит:
Если мне при рождении суждено умереть от его руки, то пускай убивает.

Богатый Матти пришел домой, поел, попил, жене говорит:
Дай постельник, уволоку бедного Матти на озеро, на самое глубокое место: из-за него двенадцать лет в тюрьме сидел.

Жена дала ему постельник. Пошел к бедному Матти.
Теперь, – говорит, – сосед, никого больше не будешь за нос водить, сейчас положу тебя в постельник и унесу на самое глубокое место в озере.
Бедный Матти говорит:
Воля твоя, делай что хочешь.

Стал богатый Матти запихивать бедного Матти в постельник. Дети да жена бедного Матти заплакали. Дети говорят матери:
Теперь кормильца не будет, умрем с голода!

Пошел [богатый Матти]. Несет того [бедного Матти] в постельнике. В страстную субботу народ валит в церковь, как вода течет, к заутрене [букв: спаса встречать]. Богатый Матти думает: "Пошел бы я и бросил бы в воду, но большой грех будет до встречи спаса". (Испугался!). Богатый подошел к воротам церковной ограды, бедного Матти в постельнике на спине несет. Он подумал: "Пойду спаса встречу, а потом только этого брошу в воду". Он завязал постельник и оставил у ограды, сам пошел спаса встречать. А бедный Матти в постельнике причитает: "О господи, скоро ли меня в царство возьмешь"? А богатый мужик идет в церковь, думает: "Кто это причитает, кто это в царство [небесное] просится"? Богатый мужик остановился возле постельника.
Кто ты, просящийся в царство?
А бедный Матти отвечает:
Я не сделал на этом свете зла даже цыпленку, теперь пришли три ангела и возьмут меня после заутрени в царство [небесное].

Богатый мужик говорит:
Достань ты и мне место в царстве [небесном].

Бедный Матти говорит:
Много надо денег, чтоб там достать место.
Там писаря да конторщики, там писать надо, а за писанину надо платить деньгами.
Богатый мужик говорит:
Есть у меня деньги, ведь весь век торговал.
Сколько надо? Принесу денег.
Бедный Матти говорит из постельника:
Тысячу рублей нужно.

Принес богатый мужик тысячу рублей и пришел к бедному Матти. Освободил бедного Матти из постельника, говорит:
Вот тысяча рублей, да пусти меня на свое место: раз у тебя ангелы знакомые, то ты и в другой раз получишь место.

Бедный Матти взял тысячу и положил вместо себя в постельник богача. Перед уходом бедный Матти сказал богатому мужику:
все говори: "Скоро ли меня в царство возьмешь"?
Как бы тебя ни стращали, все повторяй то же.
Бедный Матти пришел домой, жене говорит:
Почему не стряпаешьведь пасхальная ночь, почему печальна?

Жена говорит:
Как ты вырвался из его рук, когда [он] хотел тебя в воду бросить?
Я испугалась, не могу ни стряпать и ничего.
Нет, – говорит, – в воду меня не бросили, еще тысячу денег получил, засунул вместо себя в постельник одного богача. Вари теперь чай да кофе да пеки оладьи.
Испекла жена оладьи, сварила кофе, чай (обрадовалась, что муж вернулся). Усадила всех детей зa стол, и стали всей семьей пить. Жена богатого Матти проходит мимо окон бедного Матти, смотритбедный Матти с детьми да с женой чай пьет да оладьи ест. Пришла домой, а дочь говорит:
Где ходишь, не поможешь стряпать?

Она говорит дочери:
Бросишь и ты стряпать.

Дочь говорит:
Почему я брошу стряпать?

А бросишь, – говорит, – потому что отец твой понес бедного Матти в воду, а бедный Матти уже с детьми и женой дома чай пьет: наверно, он твоего отца в воду бросил.
Дочь бросилась матери на шею и заплакала, бросила стряпать.
В церкви встретили спаса. Богатый Матти пошел, чтобы бросить в воду бедного Матти. Пришел к постельнику. А богатый мужик знай себе причитает:
Ой господи, скоро ли меня в царство возьмешь?

Богатый Матти говорит:
Я тебе дам царство, еще царства захотел!

Взвалил богатый Матти постельник на спину и пошел к лодке. Пришел к лодке и бросил. Стал богатый Матти грести на oзepo, к самому глубокому месту гребет. Доплыл до глубокого места, стал поднимать постельник, богатый мужик в постельнике говорит:
господи, скоро ли меня в царство возьмешь?

Матти бросил его в воду:
Вот тебе царство!

Пришел богатый Матти домой, жена говорит:
Как ты жив остался?

А Матти говорит:
Мне просто было остаться в живых, а бедного Матти я бросил в воду.

Жана говорит:
Не бросил ты бедного Матти в воду. Я только что шла: чай пил с детьми.

Муж говорит:
Этому я не поверю, потому что только-только бросил его на глубоком месте, там он и утонул.

Жена говорит:
Не веришь, так иди сходи, бедный Матти дома.

Богатый Матти пошел к бедному Маттитот дома.
Как же ты вылез, коли я тебя на глубокое место бросил?
Бедный Матти говорит:
Вот, тезка: куда ты меня бросил, там была свадьба водяных, они дали мне тысячу рублей денег и сами вынесли на берег.
А если бы меня еще поглубже бросил, там была другая свадьба, еще богаче, дали бы две тысячи.
Богатый Матти говорит:
Положи, тезка, меня в постельник и отнеси туда, чтоб я тоже достал денег.

А у меня, смотри, сердце не как у тебя, – говорит, – пошли, отнесу.
Положил богатого Матти в постельник. И поплыл на самое глубокое место да и бросил в воду, сам сказал:
Кто что ищет, то и получит.