Жена заговорила
    
        Russian
    
      
        Раньше жили старик и старуха. 
 
 Была у них одна дочь. 
 
 Хорошо. 
 
 Эта женщина тоже умерла, мать. 
 
 А отцу-то захотелось взять как бы свою уже свою дочь. 
 
 Не знает, как это сделать. 
 
 Собрались они с отцом на работу в лес (не знаю, на какую работу). 
 
 – Идем, – говорит, – со мною в лес. 
 
 Пошли. 
 
 Когда собралась она в лес с отцом, бабка ей наказала:
 – Пойдешь в лес, так возьми гребешок да щетку (а что третье велела взять – не помню). 
 
 Взяла она все это, и пошли с отцом в лес. 
 
 Пришли, поели и говорит отец:
 – Дочь, поищи-ка в голове вшей. 
 
 Отец положил голову ей на колени. 
 
 А девочка видит, что отец некрасиво с ней поступает. 
 
 – Ой, – говорит, – отец, подожди-ка, я пойду пописаю там, за кустиками. 
 
 Отец говорит:
 – Не ходи в кусты, мочись тут, при мне. 
 
 – Да нет, нехорошо при тебе. 
 
 Девушка и убежала, чувствует что-то недоброе... 
 
 Бежит по дороге. 
 
 Бежала, бежала, бежала, а он вслед. 
 
 Она бежала, бежала, бежала, бежала, бросила ему щетку (раньше были такие щетки для головы). Щетку бросила – и вырос густой лес, через который не пробраться. 
 
 Но старик пробился через эту чащу, а та девушка все время уходит от отца, все убегает. 
 
 Она бросила щетку, чтобы отец быстрее отстал. Ну и бежала, бежала... А этот мужик  пробрался сквозь чащу, грозит девушке:
 – Ужо, – говорит, – поймаю я тебя. 
 
 А девушка слышит, слышит как отец кричит: «Ужо поймаю». И этот отец  все бежит вдогонку. 
 
 Девочка бежала-бежала и бросила гребешок, костяной гребешок. 
 
 Гребешок бросила – и появилась огромная гора, очень скользкая гора. 
 
 Мужик поднимается, поднимается на гору и снова скатывается вниз, не может подняться. 
 
 А девушка все убегает, мужик-то не может на гору подняться. 
 
 Опять спешит, поднимается наверх, опять вниз падает, гора-то скользкая, костяная. 
 
 Девочка уже далеко убежала. 
 
 Опять слышит:
 – Ужо я тебя поймаю, подожди, я тебя поймаю! 
 
 А у девочки остался один клубок. 
 
 Берёт и бросает этот клубок (это уже третий предмет). Клубок бросает, и из клубка образовалась река, очень глубокая река. Бросила. 
 
 Сама, видишь, прошла, а река-то осталась перед отцом. 
 
 Отец появился у берега и кричит:
 – Дочь, переправь меня, я не трону тебя, замуж не возьму и не трону! 
 
 А девочка говорит:
 – Не переправлю! 
 
 Отец умолял-умолял:
 – Переправь, переправь! 
 
 Она не переправила. 
 
 Отец взял, отрезал свои яйца, швырнул девочке-то, попали они девочке на плечо. Бросил яйца, и они попали в плечо. 
 
 Девочка говорит:
 – Ой, я горемычная, отец-то начудил, смотри-ка, – говорит, – отрезал яйца-дразнилки и швырнул мне на плечо. 
 
 Эти дразнилки-то. 
 
 Отец начудил:  яйца-дразнилки  швырнул на плечо. 
 
 И не уходят с плеча, и что девочка скажет, то они и повторяют. 
 
 Хорошо. 
 
 Пришла эта девочка домой, никому ничего не говорит. Что бы ни сказала, дразнилки повторяют. 
 
 Пришли сваты, сваты пришли. Отец помалкивает, что так наколдовал. 
 
 – Ну, – говорит, – замуж можете взять, но уже три года дочь молчит. 
 Эта девушка ни с кем не разговаривает, ни с отцом, ни с кем, нельзя. 
 
 Ведь она заговорит – и дразнилки начнут повторять. 
 
 – Берите хоть не берите, а все молчит. 
 
 Мужик говорит:
 – Я возьму ее замуж, со мной она станет говорить. 
 
 Устроили свадьбу, гуляют на свадьбе. Свадьбу устроили. 
 
 А девушка ничего не говорит с мужем. 
 
 Родила дочь эта женщина. 
 
 – Молчит, – сердится муж, – а вот убью девочку, так заговорит, ведь  будет жалеть дочь. 
 
 Ну и убил своего ребенка. 
 
 А жена ничего не сказала,  молчит, терпит, не разговаривает. 
 
 Ну, хорошо. 
 
 – Не знаю, – говорит мужик, – что делать, не говорит жена ничего. 
 
 К черту, – говорит, – женюсь, женюсь! 
 
 Возьму другую жену – так что-нибудь тогда скажет. 
 
 Ну и поехал сватать дочь бабы-яги, решил взять в жены дочь бабы-яги, готовят свадьбу. 
 
 А теща и тесть (не знаю, были еще кто или нет, не знаю) готовятся к свадьбе: в двух печах пекут и варят, сегодня вечером будет свадьба. 
 
 А жену, которая не говорит, теща послала, видишь, туда, в другую избу что-то варить, видишь ли. 
 
 Сварила та кисель, попробовала ложечкой и говорит:
 – Ой, какой кисель-то сладкий. 
 
 А дразнилки тоже:
 - Ой, какой кисель-то сладкий. 
 
 А женщина:
 – А сладкий, так прыгайте в него. 
 
 Эти дразнилки с плеча и шлепнулись в кисель. 
 
 А женщина схватила горшок с киселем, вышла во двор и хлопнула об угол дома. 
 
 А теща вздрогнула:
 – Да, говорит, - невестка, что там так хлопнуло-то? 
 
 – Да ничего, мать, осиновые дрова в печке трещат. 
 
 Теша обрадовалась до смерти: невестка заговорила, а ведь три года и не говорила совсем. 
 
 А все ждут свадьбу, теща ждет сына с другой невесткой, с дочерью бабы-яги. 
 
 Не знает она, что делать, так обрадовалась. 
 
 Приехала свадьба. 
 
 А теща не говорит сыну, что жена его говорит. 
 
 А жена, которая заговорила, взяла горшок, весь в саже, а на ней шелковое платье, и несет этот горшок рукавами. 
 
 А эта молодуха за столом, дочь бабы-яги, сидит за столом и говорит:
 – Не пачкала бы платье-то сажей, отдала бы мне, молодке, на которую смотрят, шелковое платье, а не носила бы горшки грязные в шелковом платье. 
 
 А жена и говорит:
 – Аха, больно ты ловкая, я вышла замуж, так три года боялась тещу – молчала, да три года боялась тестя – не говорила, да три года боялась мужа – сидела молчком. 
 
 А ты [заговорила] уже в первый же вечер, захотела шелковое платье надеть. 
 
 А муж-то так обрадовался, не знает что и делать. 
 
 Потом выскочил он из-за стола, схватил новую жену, привязал к хвосту жеребца и пустил по ухабистой дороге. 
 
 И стал мужик жить со своей прежней женой. 
 
 Ну, и сегодня живут отец, мать, жена и муж.