D'oočk'aine i pakaine
Veps
Central Eastern Veps
Elotihe ukoine da akaine.
Ukuu oli tütär dai staruhau oli tütär.
Ii rodnšjad molembil': staruhau ičeze tütär, a ukuu ičeze.
Hö ühthide-ki.
Staruh ii navedn'u ukon tütärt nikut, otab da käskeb veda mecha:
– Ve, sanub, – mecha, uk, da ve sabran pähä, laske hän kül'mehtub.
Nece ukoine sabran pähä vei i gät’ sinna alastita.
A vilu ningine, pakaine.
Pakaine tuli da ümbri g'oksendob da:
– D'oočk'aine, vilu ali läm?
– Vilu, deduško, vilu.
Hän tači valencaižed hänolo sinna.
Potom möst küzui:
– Kül'mid' ali ed?
– Kül'min'.
Tači püuižen.
Möst tuli da küzui:
– Kül'mid' ali ed?
– Kül'min'.
Tači paikan sinna hänolo.
Möst küzui:
– Kül'mid' ali ed?
– Kül'min'.
Hän tači alaižed hänolo.
Hän sädat’ necen d'oočk'aižen.
No, d'oočk'aine ön magaz’.
Homesuu nuuz’ staruh:
– Mäno, uk, otmaha d'oočk'ašt’, kül'mehtunu om g'o, to luhudod, hot’ kopakam.
A d'oočk'aine sänuze siga.
Sabran päs, käub naku eläbaine.
Ot’ uk, regudelo ištut’ ningiman ani bajarinaižen.
– Oi, minun tütär-ki laske sädase, - staruh sanub.
Uk ičeze tütren toi kodihe, a staruhan tütren vii sabran pähä sinna, lend’ da gät'-ki.
Pakaine tuli dai:
- D'oočk'aine, kül'mid' al’ ed?
– Žab suhu!
No, hän nimida ii annu.
Möst tuli pakaine:
- D'oočk'aine, kül'mid' al’ ed?»
– Žab suhu!»
Sihesai käui, «žab suhu» sanel’, sanel’.
Pakaine hänolo nimida annu ei. Da kül'mehtoit'-ki.
Ö proidi.
– Mäno, to minun d'oočk'aine, sädnuse om.
Ukoine mäni, ka d'oočk'aine kül'mehtunu sabran pähä.
Necen kokočaižen ot’ da havadoho pani da regudon vedab kodihe.
Püudho tuli, koirad nuttas:
- Hau, hau, ukon tütär tuli kuudas da hobedas, a staruhan tütruu lud havados vedotas.
Девочка и Мороз
Russian
Жили старик со старухой.
У старика была дочь, да и у старухи была дочь.
Для обоих неродные: у старухи своя дочь, а у старика своя.
Они сошлись.
Старуха невзлюбила дочь старика и велит отвезти в лес:
– Отвези, – говорит, – в лес, старик, да подними на стог, пусть она замерзнет.
Старик отвез ее на стог и оставил там раздетую.
А холод такой, мороз еще.
Пришел Мороз, вокруг бегает да:
– Девочка, холодно или нет?
– Холодно, дедушка, холодно.
Он бросил ей туда валеночки.
Потом опять спрашивает:
– Замерзла ты или нет?
– Замерзла.
Бросил он шубку.
Опять пришел и спрашивает:
– Замерзла или нет?
– Замерзла.
Бросил он ей туда платок.
Опять спрашивает:
– Замерзла или нет?
– Замерзла.
Бросил он ей туда варежки.
Одел он эту девочку.
Ну, ночь проспала девочка.
Утром встает старуха:
– Иди, старик, возьми девочку, замерзла она уже, привези, хоть косточки закопаем.
Поехал он туда на санках брать девочку.
А девочка там одета, на стогу, живехонькая.
Взял старик, посадил ее на санки как барыню.
– Ой, пусть и моя дочь оденется, – старуха говорит.
Старик свою дочь привез домой, а старухину дочь отвез на стог, поднял туда и оставил.
Пришел Мороз:
– Девочка, замерзла или нет?
– Жаба тебе в рот!
Ну, он ничего не дал.
Опять пришел Мороз:
– Девочка, замерзла или нет?
– Жаба тебе в рот!
До того доходил, а она ему все «жаба в рот» говорила, говорила..
Ничего он ей не дал. Да и заморозил.
Прошла ночь.
– Иди, привези мою девочку, уже одета она.
Старик пошел, так девочка замерзла на стогу.
Эту «кочерыжку» он взял, положил в мешок и на санках везет домой.
Едет по полю, собаки лают:
– Гав-гав! Дочь старика приехала в золоте да серебре, а кости старухиной дочери везут в мешке.