Kut dedam nägi vedohiižen
вепсский
Средневепсский восточный
Der’uunannu oli zapol’k, ded zapol’kau oli.
Ühtnägi(kivi mijau kesked g’oged om, bongau kivi) libui vedospäi vedohiine, hibused pit’kad, vedhosai riptas. Ištub da sugib pän da mäkätab(Maksim ded-se kacup-ki): «Voz’ vot hondomb, voz’ vot hondomb».
Čortįle-se ii veruškakoi, näged, nügüt’ ken hiid’ tedab, em priznaigii nikut hiid’, iile hiid’ nikus da koskoi ii miid’.
Endo hiid’ tetihe pahoin’, uudihe mecaukod da čortad da ižandaižed, a nügüt’ nikus nikeda iile.
Как мой дед водяного видел
русский
У деревни было заполье, дед на заполье был.
Вдруг (камень у нас посреди реки есть, у омута камень) поднялся из воды водяной, волосы длинные, до самой воды висят. Сидит да расчесывает голову и бормочет (Максим-дед-то смотрит): «Год от года хуже, год от года хуже».
Теперь, видишь ли, чертям не стали верить, кто их знает, не признаем их, нет их нигде, и не трогают нас.
А раньше с ними очень считались, были и лешие, и черти, и домовые, а теперь нигде никого нет.