Kondikulu razihe minum päle
вепсский
Южновепсский
Mä läžuin’, otpravime bol’nichu.
Siga primiba mindaa, pidiba päivad kümne.
Bol’nicuspää kebnendust iile.
Mä pakičime kod’he.
Mä otpravime kod’he.
A feršal krincaa ištub i kizui minaa: «Omaik sinaa dorogale spičkad?»
Mä basin: «Iile minä spičkood’, mä kuri en».
«A otaške sä, basib, ei tariž öduda».
Mä pol’ ted astuin’, virstad kuz’, ostanovime lebazuuhtta. Minaa kädes kalu.
Homaačin’, ühtnägoi poikpoli tes metrad kimnen minuspää skokahti kaks’ händikast poikpoli tes. A mä kaluu-se otin’ i stuknin’ mechašt vast i basin: «Kunak te, mecamehed skokitaa-se?».
Sid’ mučuižid’ kaks’ skokaht’ i min-se murmutaba bas’ta.
Dumain’ händikahad, ažno kon’d’jan poigad.
Mä voo kerdan ku plakaadan raidad vast kaluu, mechašt vast. Ku sigäpää razihe sur’ kondikulu( mam heiden), da davai kesked ted-se skokta.
Su avaitud, pr’amo minum päle.
Nägin’ kuverz’ i hambhid’ sus, i mindaa harhotil’ kaiken roib.
Mä pätime, hän minhupää. Mä sihesaa pätime, varaidan lankten zatp’atki.
Jäl’gmää poigad-ne uidiba vähääžoo edembahk i nece mam jaagad päst’ maha i en teda uidi ali ei. A mä tagasp’ati kod’he.
Kegolest saime, lämoin’ tegin’, ištun, kaik muštnin’ i jaagad säregan’ba. En teda, mi i tehta.
Ühtnäghu telegaa sigääpää mužik ajaškaaz’ i basib: «Midak sä, Vas’ka-d’ad’a, sid’ ištud?».
Mä san: «Ninga i ninga».
«Davai, basib, ištte telegha».
Mä telegha ištuume.
Ajemaa sile tahole, ka hebod satta ii, hebo mujab kondiid’.
I tariž oonu kunutad, hebo segi varegaaz’.
Как медведица на меня бросилась
русский
Я болел, отправился в больницу.
Там меня приняли, продержали дней десять.
От больницы не было облегчения.
Я попросился домой.
Я отправился домой.
А фельдшер сидит на крыльце и спрашивает у меня: «Есть ли у тебя спички на дорогу?».
Я говорю: «Нет у меня спичек, я не курю».
«А взял бы ты, – говорит [фельдшер], – не пришлось бы заночевать».
Я прошел полпути, верст шесть, остановился отдохнуть. В руке у меня палка.
Вдруг заметил, поперек дороги в метрах десяти от меня выскочили два волка. Я взял и стукнул палкой-то о дерево и говорю: «Куда вы, черти, скачете-то?».
Тут [еще] двое маленьких выскочили и что-то бормочут (‘говорят’).
Я думал, это волки, а это медвежата были.
Я еще раз как стукну палкой по иве, по дереву. А оттуда как бросится большущая медведица (мать их) да давай посреди дороги-то скакать.
Рот открыт, прямо на меня [смотрит].
Видел я сколько и зубов во рту, и меня слюной обдает.
Я пячусь, она на меня. Я до того пятился, что боюсь упасть на спину.
Потом медвежата-то отошли немного подальше, и эта медведица лапы опустила на землю, и не знаю, ушла она или нет. А я задом наперед – домой.
Добрался до стога, развел костер, сижу, весь почернел, и ноги задрожали. Не знаю, что и делать.
Вдруг оттуда мужик на телеге едет (‘начал ехать’) и говорит: «Что ты, дядя Вася, тут сидишь?».
Я говорю: «Так и «так».
«Давай, – говорит, – садись на телегу».
Я на телегу сел.
Подъезжаем к тому месту, так лошадь не провести, лошадь чувствует медведя.
Не нужен был кнут, и лошадь-то испугалась.