У свекра был плохой характер
русский
Он был с характером старик.
Как на старуху рассердится...
Однажды рассердился (я была еще первый, первый год замужем), одежду жены взял: юбки, ферязи, пуховые [подушки] и, не знаю, куда-то отнес в лес, не знаю, куда-то отнес и спрятал в яму.
Может быть, он был малоумный или не знаю, кто был.
Однажды приходит сын [с работы], мать плачет: «Ой, Павши, так и так, одежду взял да все».
Я первый год, второй год тут жила.
«Ой, Павши, унес твой отец одежду».
Павши его отругал: «Ты что делаешь, да то, да се».
Утром в воскресенье старик встал, одел кафтан, пошел: «Прощай, сын, живи с бабами, я уйду».
Я – вслед: пошел туда, а дождь... еще не дождило, воскресенье было.
Я говорю, что пойду я, мол, позову обратно отца, чего, мол, ушел он.
А мой муж говорит: «Чего ты бежишь вслед, если пойдешь, так и ты иди туда вслед!».
Я вышла на крыльцо, смотрю.
Он начал в горку подниматься, у него брат жил напротив школы, он туда к брату и поднялся.
– Какой брат?
Олёшка, Олёшка.
– А, ну, ну.
Брат Олёшка был у деда.
Туда поднялся.
Тетя после смеялась, дождило очень сильно, гремело, он под дождем стоит, под водостоком, чтобы намочило его...
– Больше?
[Чтобы намочило] больше.
Будто как он в Ригсельгу сходил.
«Что ты, брат, стоишь под водостоком?»
«Да так, нужно намочить кафтан»; пришел он домой вечером весь мокрый-мокрый.
С кафтана каплет.
Стоял так под водостоком...
Разделся.
Что теперь?
Бабушка спрашивает: «Что ты делал, где ходил, ушел и вернулся?»
– «Был в Тёруой».
Это на полпути к Ригсельге.
«Был, говорит, в Тёруой, да вспомнил, что отнес сапожнику Ивану в Бородиннаволоке сапоги шить, да не знает он, как детям нужно сшить.
Сапогов да кожи стало жалко, поэтому обратно вернулся».
На другой день он одежду принес в узле.
А бабка говорит: «Посмотри-ка, не намокли!»
Не знаю, в лесу ли держал, или в яме держал, или где, но одежда жены не намокла.
Так, наверно, и золото спрятал, поди знай куда.
После и не помнил.