Война пришла в Пелдожу
вепсский
В восемнадцатом (девятнадцатом) году белые пришли, по дороге наступали.
А нам интересно: мы никогда войны не видели, какова же она война.
Мой муж служил, работал в сельсовете (Примачание: имеется в виду Святозерский волисполком; случаи осовременивания прежних названий и терминов, встречающиеся в рассказах информанта о событиях 1919-1922 годов в Святозерской волости, далее составителем особо не оговариваются) в погосте.
Утром ушел он в сельсовет, оттуда возвратился, чтобы лошадей собирать для обоза.
Наш дедушка добровольно пошел подводчиком.
Белые уже наступают из Маньги на Пряжу.
Подводчики уехали из Пряжи.
Красноармейцы взяли подводчиков в город, три-четыре лошади взяли, ну и поехали они.
Вечером приходит мой мужик из сельсовета, надо переодеться, надо бежать: белые наступают, нужно бежать.
«Куда же вы пойдете?»
– «Да пойдем через озеро», – говорит.
Оделся, сапоги новые обул, взял ружье.
«Пойдем, – говорит, – меня провожать».
Пошла я провожать его вдоль озера, еще был лед на озере.
До конца озера проводила, еще другие мужики пошли с ним: Гордеев пошел да Офонасий Тимуойн.
Идем по деревне, а богатые кричат: «Ага, уже и побежали красноармейцы!»
Наши ничего не ответили.
Проводила до конца озера.
Мне жалко мужа отпускать, но ничего не поделаешь.
Осталась я, белые приходят...
Уже стрельба слышна на горе со стороны Прякки, из пулемета или, не знаю, из чего стреляют, лишь треск идет, так стреляют.
По полям прошла домой, плачу, детей и все прибрала.
Успела только их прибрать (еще бабушка у нас была, да у меня двое ребят было), вдруг красноармейский комиссар прискакал на коне.
– А кто?
Яковлев.
Ну, пришел Яковлев: «Куда ваши ушли?»
– «А наши, мол, ушли за озеро, а ты откуда?»
– «А я хотел проехать прямо в Петрозаводск верхом на лошади, из Пряжи... из погоста».
Его на Пряккинской горе белые обстреляли, он вернулся и пришел сюда в нашу деревню, в Пелдожу.
«Ой, ты отведи меня туда, куда мужа проводила».
Я его туда повела, лошадь, седло и все тут бросили.
Я его проводила опять туда в конец деревни.
«Ну теперь этих следов держись.
Куда ведут эти следы, туда ты иди и попадешь на свою дорогу, да к другим товарищам попадешь».
Пошел, в мешочке хлебец, и пошел туда.
У него наган да не знаю, что еще было.
Я как не разбираюсь в военных делах так.
Я домой возвращаюсь опять, уже в деревне кричат: «Видишь, ушли такие-сякие грабители мира, красноармейцы.
Теперь, видишь, приходят люди [белогвардейцы]».
Мне неприятно.
Пришла домой, закрылась.
Соседи кричат: «Уберите седло».
Я не открываю, а бабушка наша говорит: «Нам не нужно седла, ничего не нужно».
Ну, спрятала я седло, а богатые как раскричались: «На лошадях ездили-ездили, и теперь седло...
Отдайте седло, хоть голенища сделаем, для сапог сделаем голенища».
Иванихка Теруойн говорит: «Видишь, в Прякке взяли лошадь, ее заездили, хоть для сапог голенища сделают».
Мы отдали седло, сидим.
А стрельба идет – нельзя и... думаешь, гром или, поди знай, что там слышно.
Ну стихла стрельба.
Я всю ночь не могла спать: расстроилась, да жалко детей, плачем.
Утром пойду, думаю, хоть в погост, навещу, жену комиссара Яковлева.
Пошли в погост, еще другие жены красноармейцев пошли.
Мы идем по дороге, едет офицер, высокий такой, медалей много на груди, синяя гимнастерка.
Он, наверно, не финн был, а американец.
В жизни как не видишь военных, то и не знаешь, почему он такой.
Ну, едет на лошади и у нас спрашивает: «Не видали ли вы здесь какой-нибудь лошади или седла военного или какого-либо другого?».
– По-фински или по-русски спрашивает?
По-русски спрашивает у нас.
Мы ответили, мол, не знаем ничего.
«Видишь, – говорит, – солдат не может ехать, седло нужно, лошадь плохая, все в лес тянет».
А лошадь белогвардейца тянет то в сторону, то в другую – такая упрямая.
Солдат за ее шею держится, не может управлять.
Ну, смотрим, поехал он.
«До свиданья», – говорит.
Сама думаю: «Ой, ой, ой, неужели убьют меня?»
Нам еще жалко...
«Пойдемте смотреть, как там богатые примут этого офицера».
Мы до погоста еще километр прошли, там в церкви уже во все колокола звонят, уже ждут богатые.
Офицера наготово с белой лошади сняли и повели туда в штаб.
А богатые кричат: «Ой, братья пришли!
Мы все давно ждем вас.
Все красноармейцы ушли, теперь здесь свободно».
Мне неприятно, думаю: «Ах, черт, так бы стукнула тебя сзади чем-нибудь, больше бы не останавливался в домах».