Suolužmägen al
карельский: людиковское наречие
Южнолюдиковский (святозерский)
– Nu a kouz olit sinä dorogad azuitte, kunnebo?
Da, vie meid ot’ sinne ajettih krežn’uoit fiinat tul’d’ih Mangalpiäi dorogale kerättih, mänimme, nu.
Kaikkit ei d’o küläs, kedä vai on neččidä, akuoid da kai mužikat sinne otettih mubiilizuittih armijah, a akuoit.
Mangal suokoht oli siid müö sigä suot kandamme da d’upkil da panemme vähäižen.
Iče azumme ül’empahuoin, duumaimme, štobi anda nečis ei viedäiš nenit puuškid ni midä.
Emme nähnü ni igässäh puuškad miiččed oldah da kai.
Nu siid erähän kieran kačomme - ajetah puuškekuluižet pikkaraižet moižet, nene heboluoil saldatat selgäs nukutah, siid ajetah, a pikuoi kaku oliiš kruuškaine moine svola.
A bohatištot sanotah: ” Vot, sanou, nengomat, sanou, ku viedäh, sanou, ka nu toinah andetah, sanou, krasn’armeičuoile, sanou, lidnah puututah”.
Ka meile pahamieli: oi, kehnot ajetah sinnä dani voidahgo...
A eigo voittu ükskai ajada siitku rubettih ajamahhäi kous.
Neče hüö tahtottih sinnä nastupat’ Petrouskuoile, ken kunna vie humalas, mändäh, sanou, šl’äimetäh.
A ku meiden sigä Suolužmägen mägel tüöndäškättih ka, sih, sanou, sorduttih ende mäget kai.
Ned oman küläm mužikat sanel’t’t’ih.
”A meile, sanou, pidäu pagižemme sigä ei mändä nal’eveje, pidäu mändä praveje, štobi sanou voiš piästä.
Siit, sanou, ku nastupl’enii rodiihku – sorduškattih, sanou.
Oficeeru hebon kera sihe dorogale sordui, s’estre siit... lopud, sanou, kai rossipalis’ kai ken kunnagi.
Meččäh da müö, sanou, meččäh, iäre pagenimme da kodih tulimme”.
Ka kaks n’edälid ol’d’ih mečäs, ken oli hebuoiden ker da muga.
Sigä elettih, kuni ei uspokoittu da krasnuoi tulnu sih zaimii neččidä... s’el’sovettat pogostal.
Ka meččäh kir’utettih akad mužikuoit, ei lähtedü finnoiden ker Suomeh.
– A kuga siga, pelduois, mečis?
Nu peldos mečäs.
Eihäi d’oga siaz ečitä.
Ken hebuoiden ker oli.
Dai kudamad oli mublizuittu nene armiih se mublizuiččihäi mužikat.
Nu i net sigä kaks n’edälit ol’d’ih kuni ei mua se kun’ ei uspokoittuheze hüö.
Siid muga, siid d’o, kačo, krasnuoi se loitokse ajettih, sinnä granicais piäl’či Kolatselgäle da kai ka.
A meil d’o siit spokoinembi rodiiheze elädä.
Под Сулажгорой...
русский
– Когда дорогу делали, где ты была?
Нас туда финны согнали на ремонт дороги, когда они пришли из Маньги.
Из деревни взяли только баб, а мужиков мобилизовали в армию.
В Маньге болотистое место было, и мы там землю носили юбками да насыпали понемногу.
Сами работали очень плохо, думаем, лишь бы не провезли пушек и ничего.
Мы в жизни пушек не видели, какие они.
Однажды смотрим – везут маленькие такие пушки, солдаты верхом на лошадях едут, дремлют, а ствол тонкий такой, словно кружечка.
А богатые говорят: «Вот таких как подтянут, тут уж дадут жару красным, захватят
город».
Нам тяжело на душе: вот черти, все идут туда и идут, и могут...
А не могли все равно захватить город.
Они шли в наступление на Петрозаводск, шли пьяные, шатаясь туда-сюда.
А наши под Сулажгорой как начали давать перцу, так много их и попадало перед горой.
Это нам уже после рассказывали мужики из нашей деревни, мобилизованные [финнами в армию].
«Нам, – рассказывали мужики, – надо было идти налево, а мы договорились идти вправо, чтобы уклониться в сторону [от боя].
Как только наступление началось – и начали белые падать.
Офицер вместе с лошадью тут на дорогу свалился, медсестра тут... остальные все рассыпались.
А мы в лес убежали да домой вернулись».
Две недели были в лесу, кто с лошадьми, а кто так.
Там они и жили, пока не успокоилось да пока красные не пришли, пока не заняли этого... сельсовета в погосте.
Бабы в лес писали мужикам, чтобы не ушли они с финнами в Финляндию.
– А где были в лесу?..
Ну, в поле, в лесу.
Не ищут ведь в каждом месте.
Кто с лошадьми был, а кто без лошадей.
В армию белые мобилизовали ведь мужиков.
Те там две недели были, пока все не успокоилось.
Потом уже, видишь ли, красные белых далеко отогнали за границу, за Колатсельгу.
И у нас уже спокойнее стало жить.