Опять пришли красные
русский
– Ну, много ли знакомых мужиков было у белых?
Немного было...
Когда на Кашканы они наступали, мужики нашей деревни, погоста и Кашкан там караул несли, охраняли мосты через реки да дороги на Лахту.
Как будто красноармейцы придут из леса по мостам в Лахту!
Вот там были.
А в Пряже не было наших мужиков, с погоста были.
Вешкельский и Беляев Тимуой ими руководили.
И телег хороших не было.
Какой же крестьянин даст бричку?
Хочешь, возьми двуколку, на которой навоз возят.
Из мужиков из нашей деревни были там Степан Секон, Мийккул Лаурин, Кузьмин Пеша, Костя, ну вот и все, кого белофинны мобилизовали.
Послали их на Лахтинскую гору куда-то.
В Вашакове расположилось их войско, а из Кашкан идут красные.
Как начали стрелять (утром ведь рано солнце поднимается), опять богачи орут: «Вот, черти, опять возвращаются.
Финны как пришли, так они дали белой муки, а теперь опять приходят красные...».
– Оборванцы?
Ну.
Оборванцы, мол, идут, снова возвращаются, а люди [белофинны] нам «муки, масла давали».
Тут как их красные погнали, так даже босиком бежали напрямик по Ригсельгской дороге.
Сколько лодок было – все мобилизовали: на лодках, как флот, удирали.
Так их там красные пугнули, многих ранили, кто куда бежал.
Из нашей деревни некоторые убежали, ушли вместе с финнами.
Костя Стёпин ушел, Вася Руган, ушел староста Миша Терентьев, Вася Тинтюн ушел, Пеша Кузьмин – словом, кого мобилизовали, те ушли, по лесу убежали.
Некоторые тут остались и никуда не убежали.
А этот Терентьев Иван Иваныч не смог убежать.
У него была, видишь ли, семья большая, дети да свояченицы Балахоновы, все не поместились на бричку и телегу, так и остались дома.
Потом пришли красные.
А вот кто не успел бежать... в Логинове был такой мужик, он не успел убежать, так к нам пришел и на ночь попросился.
Мама наша и говорит: «Ой, пришел на ночь в такое время, и так хлеба мало, а еще он тут».
На ночь просится.
А он говорит: «Я братан твой, братан».
Я и говорю: «Не волнуйся, мама, я сейчас его пугну».
Я вышла во двор, там ходила-ходила немножко, возвращаюсь и говорю: «Ой, мама, пришло много красноармейцев.
Так много, что в деревне больше не размещаются, поди знай, сколько тысяч».
Этот мужик как подпрыгнет (он там у белых был): «Ой, сестра, прости!
Ваша сумасшедшая женка сообщила, меня поймают теперь».
Вскочил, без сапог ушел напрямик к реке, в Пряжу или не знаю куда пошел по лесу.
Матушка смеется, говорит: «Гостя ты скоро выпроводила».
«Да чего, мол, этих гостей, которые в белых ходят, жалеть».
День-другой проходит, день или, может, больше проходит, красные на лошадях приехали.
Нам приятно: лошади такие хорошие, мужики те... офицеры или простые солдаты такие хорошие ну, свои, так свои.
Тут Терентьева Ивана Иваныча арестовали, так как был старостой, отвезли его в Пряжу.
А мой муж уже возвратился, он в сельсовете работает в Святозере.
Когда дорога открылась, он возвратился из города работать в погосте.
Жена Терентьева в Пряжу пошла, в амбаре Кикин содержался Иван Иваныч.
Он и просит жену: «Поди скажи Павлу Иванычу, пусть придет сюда меня выкупать, иначе меня...»
Там был еще другой старик Сергёв, тоже вроде как кулак, их красные и арестовали.
Пришла жена, моему мужу Павл Иванычу в ноги: «Ой, сходи!
Он просит, чтобы ты пришел его [выручать]...
Иначе не знаю, отправят или куда пошлют его».
Ну, мой муж оделся, сходил туда, поговорил с комиссарами.
Потом Иван Иваныча выпустили, и старика этого Сергёва выпустили, вернулись они обратно домой.
И так потом, вот видишь, до этой войны жили.
Тот старик умер раньше, а Иван Иваныч еще долго жил.