По дорогам эвакуации
русский
– После того, как выехали в эвакуацию, куда ехали и как?
Когда война началась, дети мои уехали раньше меня из Пряжи.
Дети плачут: «Ой, бомбит очень сильно!
Ой, мама, я уеду, ой, мама, я уеду».
Валя, Шура и все остальные уехали.
Аня приезжала в Пряжу, чтобы забрать их.
Я осталась вдвоем со стариком.
Народ на оборонные работы посылали да все.
У меня корова, сено заготовляем, ходим косить.
Когда пулемет… самолет там белогвардейский или не знаю чей, ну, немецкий, наверно, прилетит, то так стреляют, что в лес сто раз в день бегаешь.
«Ой, Павши, давай уедем мы куда-нибудь».
– «Не поедем пока. Потерпи еще – еще побудем немножко».
Он в райисполкоме работает, так куда поедешь.
А бабы говорят; «Ой, ой, ой, еще ли нас увезут или нет...»
Соседка рядом говорит: «Если красноармейцы ощетинятся, то Пряжу не возьмут [финны], ничего не сделают».
Мне тяжело на душе, я и говорю мужу: «Ой, Павши, весь народ шьет себе сапоги да все, так сошьем и мы сапоги».
– «Не нужны сапоги, никуда не поедем, не выгонят нас».
Лиза уже уехала.
В Прякке был штаб или вышка какая-то красноармейская.
Они отступают, все пограничные деревни эвакуируются, а у меня детей нет [дома].
А он все твердит: «Ничего, давай, мужики... пойдем сети запустим».
Рыбу ловит, а уже Пряжу бомбит, окна все разбило.
Однажды приходят к нам и говорят: «Эвакуироваться надо, два часа для сборов, чтобы уехать!»
А у нас детей нет [дома].
Два-три дня не можем на машину попасть.
Наконец, попали.
Я переживаю: дети в городе от семьи отдельно.
Приехали мы в город.
– Корову куда дели?
Корову не взяли с собой, сдали ее и документов не могли взять.
– Куда?
На мясокомбинат, государству.
И документов и ничего не взяли, ну, ладно...
Поехали.
Едем в город, кто на чем едет: кто до деревни на тракторе, кто на лошадях – все уходят, эвакуируют народ.
Приехали мы в город.
Моя старшая дочь Аня из города с детьми еще не уехала.
Тут мы в городе ночь переспали, на баржу нас посадили [с направлением] на Архангельск, поплыли туда к Вытегре.
Плывем, восемнадцать дней плыли до места... нет, больше восемнадцати дней плыли.
Где тащат [баржу] трактором, где баржа сама плывет, где катер тащит.
А где шлюз поврежден, мы опять стоим на месте.
А мы только сидим на судне, на судне сидим, ну, в баржах.
На баржах нас везут, сидим, ну.
А потом привезли нас в Сокол, давай тут жить да поживать в Соколе... нет, нас выгрузили в Соколе, пересадили на поезд, да потом поехали на поезде.
В Няндому мы приехали, из Няндомы нас кого куда.
А дождь, холод... я с вещами, у старшей дочери ребенок да у меня трое, еще все подростки.
Давай в машину.
Нас отвезли из Няндомы километров пятьдесять или шестьдесят в какую-то...
Ну, не знаю в какую деревню отвезли.
Ну, там давай мы жить и в колхозе работать.
После мой мужик ушел добровольно в трудармию.
В трудармию он ушел, мы остались тут в Архангельской области, дочь работала учительницей.
Ну, дети в школу ходили.
Потом зятя ранило на войне, он сообщил, что приедет в Архангельскую область.
Дочь моя ответила: «Не приезжай, мы приедем в Киров.
Хоть в кино будем ходить.
Здесь нет ничего».
Ну, во время войны что есть, нет ни керосина и ничего нет.
При лучине сидим вечерами, варим, пекем, когда дров привезут, да за детьми присматриваем.
Поехали мы в Киров.
Уходя муж наказал: «Дочь, если ты поедешь куда, так не оставь моей семьи, возьми с собой».
Я не поехала бы, так тут осталась бы в Архангельской области, пусть едет дочь, раз далеко ехать, да дети: «Ой, мама, поедем! Ой, мама, поедем!».
Мы в Киров поехали, а во время войны в дорогах плохо.
У нас одежду украли, кое-что мы продали, кое-что обменяли.
Едва мы живы остались, едва на родину обратно вернулись – горя сколько видели во время войны, даже передать нельзя.
Четверо, пятеро из моей семьи в армии, всех жалко.
На родину обратно в Петрозаводск нужно вернуться.
Мы терпели там, терпели, да горевали, вдруг – Петрозаводск освобожден.
Мы не знаем, куда деться от радости, обрадовались, что Петрозаводск освободили.
Там немножко пробыли и в декабре я домой в Петрозаводск вернулась с двумя детьми, с младшим сыном и дочерью.
Приехали в Петрозаводск, [нам говорят]: «По местам работы, кто где работал, туда и отправим».
Нас в машину, в Пряжу привезли на машине.
Я опять стала работать в колхозе, немножко поработала, пока не вернулись сыновья и муж да остальные с войны.
Когда они вернулись с войны, пришли, с тех пор мы в городе живем.
Старик умер, теперь живи, как умеешь.
(Продолжение)
– А когда получили письмо от Степана?
Наверно, тогда, когда ранило его.
В августе письмо получила, уже видишь ли, отец твой ушел в трудармию.
Ну, собираются дети, собираются, а я говорю: «Ой, не поедем, давайте останемся здесь».
– «Поехали, я вас не оставлю.
Раз отец наказывал, не оставь, мол, мою семью, так я должна взять».
Ну, я не могу ехать, еще на печи лежу, так тоскливо, не хочу поехать в Киров.
Дети младшие, Валя и Шура, говорят: «Мама, поехали, иначе мы здесь останемся, так поди знай, куда попадем, ведь могут бомбить, поехали».
Ну, я решилась поехать.
Мы вещи собрали все тут, немного и было вещей, на лодке перевезли через озеро.
Из колхоза дали лошадь, чтобы в Няндому отвезти вещи, а у нас есть еще...
– А какие вещи?
Да в чемоданах немножко одежды было, больше ничего.
– Да?
Ну, не возьмешь ведь всего.
Ну, мы через озеро туда переправились, приехали, лошадь ждем.
Лошадь подали, но никто не поехал дальше.
Шура где-то ходил, пришел, говорит: «Я нашел трактор, поехали на тракторе».
Ну, мы на тракторные сани уселись, расселись там и тронулись.
У нас была швейная машина и чемоданы, может, два или три, немножко хлеба на дорогу да ребенок – Валя маленькая, да Геня маленький.
Ехали мы, ехали...
– А на чем, на трак...?
На тракторе, бочки были на трактор нагружены.
– Повозка или?
Нет, такая повозка... открытые сани такие сделаны были, большие, из досок, длинные.
Там бочки были.
Нас посадил тракторист, едем, радостные: сейчас, мол, в Няндому попадем.
И полдороги не проехали, начали подыматься в гору.
Трактор что-то начал буксовать, не может подняться в гору – спускается, обратно спускается.
Мимо едет шофер, он и говорит: «Ой, ты, тракторист!
Хочешь ли ты жить или в тюрьму хочешь попасть?
Взял пассажиров, дергаешь.
Ведь если что случится, так тебя посадят».
Мы вышли из саней, успели только сойти, он как дернул раз-другой – господи, как трахнет бочки на землю!
Наша швейная машина на землю и поломалась, клеенки у нас облило да все.
Ну что?
Машина с капустой ехала.
Дочь Аня взяла Геню, Шуру, Валю, а я тут осталась с вещами, перед Березовым: на дороге не оставишь вещей без присмотра.
«С вещами не возьму», – [говорит шофер].
Я ночь нахожусь на дороге, тракторист чинит трактор да бочки складывает, наконец починил.
Потом мы в Березово туда полпути проехали.
Добрались до Березова.
Тут были старшая дочь, дети да все.
Дочь Лиза поехала с вещами в Няндому.
Пробыли мы немножко в Березове – идет машина с капустой.
«Давайте попросим, чтобы взяли нас, ибо тракторист не берет на бочки».
Мы просимся на машину – военные возят в Няндому капусту.
«Если сможете усидеть, то поехали», – отвечают.
Ну, мы сейчас в кузов, кто где на капусту уселись, кто кого держит.
Дочь держит ребенка на руках, другого придерживает рукой, чтобы не выбросило, подол в зубах, едем.
Едва попали в Няндому.
Приехали мы в Няндому, а нам не выдают документов на [выезд в Киров].
Там жила жена брата мужа Ани.
Она в этом ремесленном учила... в ремесленном училище была завхозом.
Там мы у нее остановились, две ночи провели.
Не дают Ане документов, райком-то дает Ане документы, а меня не отпускают; говорят, что мы – другая семья.
«Ну я все равно не останусь здесь, раз еду к мужу, тут уж ничего...”
Потом ей и говорят: «Поезжай в Архангельск.
Если разрешат и выдадут документы, тогда возьмешь с собой и семью».
Во время бомбежки она уехала в Архангельск, отца проведала там на оборонных работах.
Она в Архангельск приехала, ей разрешение дали на выезд семьи.
Она обратно вернулась, ну, теперь можно, мол, ехать.
Ну, потом мы кое-как в поезд забрались да уселись, она говорит: «Мама, теперь езжай спокойно до места».
Да где там до места доедешь?
Не попасть.
Пересадку за пересадкой делать надо.
Мы туда поехали – в жизни первый раз едешь в поезде, поди знай, куда тебя везут.
Ну, едем туда.
Не помню, Буй... не Буй, не знаю какая была станция, там нам нужно сделать пересадку.
Ну, отвели моих детей да ребенка Ани в комнату, где дети находятся, в детскую комнату, а они пошли в столовую.
«Пойдем сходим на базар, есть ли хлеба там, можем ли купить».
А эвакуированным выдали такие талоны, чтобы в столовой обед получить.
Пошли они по городу.
Немножко времени проходит, они возвращаются – сумку хлеба принесли: «Мама, теперь не плачь, ешь вместе с детьми хлеб».
– «Да где, мол, вы взяли, не украли ли?»
– «Не украли, мама, так достали, теперь пойдем за обедом, суп да все дают».
Мы на этом хлебе и добрались до Кирова.