Жена заговорила
русский
Раньше жили старик и старуха.
Была у них одна дочь.
Хорошо.
Эта женщина тоже умерла, мать.
А отцу-то захотелось взять как бы свою уже свою дочь.
Не знает, как это сделать.
Собрались они с отцом на работу в лес (не знаю, на какую работу).
– Идем, – говорит, – со мною в лес.
Пошли.
Когда собралась она в лес с отцом, бабка ей наказала:
– Пойдешь в лес, так возьми гребешок да щетку (а что третье велела взять – не помню).
Взяла она все это, и пошли с отцом в лес.
Пришли, поели и говорит отец:
– Дочь, поищи-ка в голове вшей.
Отец положил голову ей на колени.
А девочка видит, что отец некрасиво с ней поступает.
– Ой, – говорит, – отец, подожди-ка, я пойду пописаю там, за кустиками.
Отец говорит:
– Не ходи в кусты, мочись тут, при мне.
– Да нет, нехорошо при тебе.
Девушка и убежала, чувствует что-то недоброе...
Бежит по дороге.
Бежала, бежала, бежала, а он вслед.
Она бежала, бежала, бежала, бежала, бросила ему щетку (раньше были такие щетки для головы). Щетку бросила – и вырос густой лес, через который не пробраться.
Но старик пробился через эту чащу, а та девушка все время уходит от отца, все убегает.
Она бросила щетку, чтобы отец быстрее отстал. Ну и бежала, бежала... А этот мужик пробрался сквозь чащу, грозит девушке:
– Ужо, – говорит, – поймаю я тебя.
А девушка слышит, слышит как отец кричит: «Ужо поймаю». И этот отец все бежит вдогонку.
Девочка бежала-бежала и бросила гребешок, костяной гребешок.
Гребешок бросила – и появилась огромная гора, очень скользкая гора.
Мужик поднимается, поднимается на гору и снова скатывается вниз, не может подняться.
А девушка все убегает, мужик-то не может на гору подняться.
Опять спешит, поднимается наверх, опять вниз падает, гора-то скользкая, костяная.
Девочка уже далеко убежала.
Опять слышит:
– Ужо я тебя поймаю, подожди, я тебя поймаю!
А у девочки остался один клубок.
Берёт и бросает этот клубок (это уже третий предмет). Клубок бросает, и из клубка образовалась река, очень глубокая река. Бросила.
Сама, видишь, прошла, а река-то осталась перед отцом.
Отец появился у берега и кричит:
– Дочь, переправь меня, я не трону тебя, замуж не возьму и не трону!
А девочка говорит:
– Не переправлю!
Отец умолял-умолял:
– Переправь, переправь!
Она не переправила.
Отец взял, отрезал свои яйца, швырнул девочке-то, попали они девочке на плечо. Бросил яйца, и они попали в плечо.
Девочка говорит:
– Ой, я горемычная, отец-то начудил, смотри-ка, – говорит, – отрезал яйца-дразнилки и швырнул мне на плечо.
Эти дразнилки-то.
Отец начудил: яйца-дразнилки швырнул на плечо.
И не уходят с плеча, и что девочка скажет, то они и повторяют.
Хорошо.
Пришла эта девочка домой, никому ничего не говорит. Что бы ни сказала, дразнилки повторяют.
Пришли сваты, сваты пришли. Отец помалкивает, что так наколдовал.
– Ну, – говорит, – замуж можете взять, но уже три года дочь молчит.
Эта девушка ни с кем не разговаривает, ни с отцом, ни с кем, нельзя.
Ведь она заговорит – и дразнилки начнут повторять.
– Берите хоть не берите, а все молчит.
Мужик говорит:
– Я возьму ее замуж, со мной она станет говорить.
Устроили свадьбу, гуляют на свадьбе. Свадьбу устроили.
А девушка ничего не говорит с мужем.
Родила дочь эта женщина.
– Молчит, – сердится муж, – а вот убью девочку, так заговорит, ведь будет жалеть дочь.
Ну и убил своего ребенка.
А жена ничего не сказала, молчит, терпит, не разговаривает.
Ну, хорошо.
– Не знаю, – говорит мужик, – что делать, не говорит жена ничего.
К черту, – говорит, – женюсь, женюсь!
Возьму другую жену – так что-нибудь тогда скажет.
Ну и поехал сватать дочь бабы-яги, решил взять в жены дочь бабы-яги, готовят свадьбу.
А теща и тесть (не знаю, были еще кто или нет, не знаю) готовятся к свадьбе: в двух печах пекут и варят, сегодня вечером будет свадьба.
А жену, которая не говорит, теща послала, видишь, туда, в другую избу что-то варить, видишь ли.
Сварила та кисель, попробовала ложечкой и говорит:
– Ой, какой кисель-то сладкий.
А дразнилки тоже:
- Ой, какой кисель-то сладкий.
А женщина:
– А сладкий, так прыгайте в него.
Эти дразнилки с плеча и шлепнулись в кисель.
А женщина схватила горшок с киселем, вышла во двор и хлопнула об угол дома.
А теща вздрогнула:
– Да, говорит, - невестка, что там так хлопнуло-то?
– Да ничего, мать, осиновые дрова в печке трещат.
Теша обрадовалась до смерти: невестка заговорила, а ведь три года и не говорила совсем.
А все ждут свадьбу, теща ждет сына с другой невесткой, с дочерью бабы-яги.
Не знает она, что делать, так обрадовалась.
Приехала свадьба.
А теща не говорит сыну, что жена его говорит.
А жена, которая заговорила, взяла горшок, весь в саже, а на ней шелковое платье, и несет этот горшок рукавами.
А эта молодуха за столом, дочь бабы-яги, сидит за столом и говорит:
– Не пачкала бы платье-то сажей, отдала бы мне, молодке, на которую смотрят, шелковое платье, а не носила бы горшки грязные в шелковом платье.
А жена и говорит:
– Аха, больно ты ловкая, я вышла замуж, так три года боялась тещу – молчала, да три года боялась тестя – не говорила, да три года боялась мужа – сидела молчком.
А ты [заговорила] уже в первый же вечер, захотела шелковое платье надеть.
А муж-то так обрадовался, не знает что и делать.
Потом выскочил он из-за стола, схватил новую жену, привязал к хвосту жеребца и пустил по ухабистой дороге.
И стал мужик жить со своей прежней женой.
Ну, и сегодня живут отец, мать, жена и муж.