VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Svätkat, suad’iba

Svätkat, suad’iba

Karelian Proper
Tolmachi
Konža l’iew svätka-aiga...

L’iew talvella, talvella l’iew Vas’il’ein aigah svätka-aiga, lähet šie yhen ikkunalla kuwndelomah.

Pidäw šuaha t’ietä: midä miwla jäl’geh l’iew.

Šielä ruvetah talošša pagizomah, otat šie paginat.

Paginat otat, hyviä paissah, hyviä šiwla i l’iew, a pahua paissah, pahua rubiet šie i vuottamah.

I tämä svätka-aiga mänöw kuwži n’ed’el’ie.

- Kakši.

Kakši? Kakši n’ed’el’ie.

Svätka-aiga tämä... männäh kuwndelomah, kuwndelomah männäh peldoh, peldoh männäh.

Šielä kuwluw, ken miehellä mänöw.

Ken miehellä mänöw, šielä rubiew kelloz’illa ajamah, a ken ježel’i ei mäne miehellä il’i kuolow, kuolow n’in humšahtaw grobu.

Pidäw šanuo kaikki (смеется). Da.

A šidä svätka-aiga že proid’iw, ruvetah naimah, l’iew že pyhänkeški.

Pyhänkeški l’iew, läht’ietäh suattoloiks’i.

Männäh taloh, taloh männäh suatot, lämmit’etäh čuajun, čuajulla hiät juotetah, i ruvetah händäh miehellä andamah, ruvetah šil’mie ris’t’imäh, tuatto da muamo šil’mät ris’s’itäh hänellä.

Hiän on kakši n’ed’el’ie andilaš.

Andilahana on, hänen šuatetah kylyh.

Kylyh läht’ietäh šuattamah, hänen otetah käz’ipuol’iskošta, ruvetah it’kömäh, it’kietäh, a naroda lawletah kylyn pihalla.

Tuwvah ših tor’elkan l’eibiä, šyöt’etäh narodan.

Že proid’i aiga, l’iew venča, venča l’iew, läht’ietäh venčalla šuattamah, l’iew druwška, druwškat, druwškilla lahjotah käz’ipaikoin, kakši druwškua.

I läht’ietäh kirikköh, hiät viijäh venčah.

Venčašta tullah, l’iew suad’iba.

Suad’iba l’iew, jo kahtualda päit’en.

Ed’izeh ollah tytön talošša, a šidä männäh brihan taloh.

Brihan talošša šielä, jo brihan talošša ših i jiäw moržien.

Venčašta tulet, šiwn vaššatah, vaššatah tuatto da muamo, otetah ozrua mal’l’azeh, siipl’itäh.

Tuwvah tänne.

Moržiemen katetah huinuolla, šuwrella paikalla.

Šidä hänen, konža kanžoveh istuočetah, suaha rewnašša, avatah hänen, konža jo ruvetah suad’iboveh kargajamah šiin’e.

Ruvetah kargajamah i vel’ičaijah heidä, suad’iboveh kanžovehta.

Kanžoveh kerätäh d’engua, d’engua narodalla annetah i tyttölöillä, tyttölöillä d’engua.

Šidä kočitetah, kočitetah näidä kanžovehta brihat.

A kanžoveh annetah brihoilla d’engua.

Nän’n’ilöis’tä tytöl’dä ruvetah pakkuomah brihat, nän’n’ilöis’tä d’engua annetah.

Svätka-aigah gadaijah, gadaijah.

Männäh kylyh, kylyh männäh, kylyn pywhitäh, a rikkazet n’e otetah tuwvah potokan alla pannah.

Jalloilla šeizawvutah ših dai kuwnellah, kuwnellah missä päit’en paissah.

Missä päit’, šanow, missä päit’ l’ien’en miehellä, šielä päit’ ruvetah pagizomah i lawlamah.

Missä päit’ mie miehellä olen, šielä päin briha lawlo, rikkaz’illa šeizoin n’in, i svistaičči.

Mie n’iin i šanoin, što missä päin mie l’ien’en, šielä päin i lawlakkah.

Briha kuwnedelomašša oli, sluwžibah hän’ellä pid’i männä, n’in ambu.

Otattanneh miwn sluwžibah, n’in ambukkah, n’in vähäz’el’d’i ed’izeh ambu.

A šidä šanow: midä žal’eičet porohua, taigua enämmäl’d’i!

N’in ves’ma äijäl’d’i ambu.

Šidä ol’i z’irkaloh kaččomašša šinä že ildana.

Z’irkaloh män’d’ih kaččomah, n’in istuw ves’ma jo hyvissä kartus’s’iloissa piisar’i stolan tagana, hänellä že i nägyw.

Tul’i kod’ih dai šanow: nu tua kartus’s’i kuin l’iennöw miula sluwžibašša, n’in l’iew ves’ma šoma kartus’s’i.

I piisar’ina i ol’i sluwžibašša.

Hänellä ves’ma hyviin kuwlu nagol’e.

Kuwlu i nägy.

Svätka-aigah kävymä z’irkaloh kaččomah.

Män’imä kylyh, složima z’irkalot, nägyw kakšitoista z’irkaluo šielä.

Kakši z’irkaluo vaššakkeh, i lampua nägyw ves’ma äijä.

I rubein mie kaččomah z’irkaloloih.

Tulow briha.

Valgie, ves’ma briha šoma.

Pinžakko olgupäillä.

I z’irkaloloih tulow edähädä, nagol’e i peityl’däw z’irkalon tagah, tuaš tulow, tuaš peityl’däw, što tuttava on, n’in ei ožuttuače.

A ol’i hiän milma vanhembi.

Mie yl’en en hänenkena i paissun, en mie voinun i tunnuštua händä.

A konža tul’iin miehellä, n’in šilloin mie jo i kekšiin, što hiän ol’i z’irkaloloissa.

A ol’i šaneldih i n’iin: pan’iin vihkon pielukših.

Tuašen i tulow milma ovešta, ovešta tulow, a mie i rubien ravajamah: ken ollow tulow!

Šidä män’iin, ovet mie bluasloven’janke pan’iin, n’in tuaš ikkuunalla i tul’i, šanow: ota kod’in’iekakši.

A mie pan’iin z’irkalozen pielukših i šanoin: jes’l’i miwla ken l’iew mužikka, že mužikka miwla i ožuttuačekkah.

Miwla tul’i mužikka i briha, briha tul’i.

Jogo miwla ed’izeh ožuttuači, jovešša šeizow briha i jalgoida pežöw, pežöw n’eznakomoi briha.

Nu i tuhma briha.

Mie tunnušiin hänen, da en t’iijä, ken on, a pohod’i hiän brihah, kedä mie tunžiin, žeh brihah pohod’i.

A mie riščikolla i šanoin päivällä: oi, mittynän’e miwla mužikka l’iew tuhma.

Nu mie näin, da tuada mie tunnen, a pohod’iw brihah miwn tuttavah.

A L’oša tul’i, hänen mužikka tul’i z’irkalozeh, n’in yl’en n’iška šoma, šinä že yönä.

Ka, law, kun šiwn omua mužikkua rubein kaččomah, n’in kun šiwn mužikka min šomehun’e: n’iška valgie, šoma, nu tože n’eznakomoi, n’iššan vain ožutti.

A tämä fufaika jogeh luodu, jallat pez’i i läks’i.

Nu mužikka tuhma.

Män’iin mie miehellä, prawda, i že mužikka i popad’i: ah, law, tämä i ol’i obl’eizana!

Ka mie i tunnuššiin hänen.

Ka, law, kumman’e ol’i, ewlun Sosnowkan Vas’a, a mie Sosnowkan Vas’ana pijin.

Ol’i že šoma briha, vain n’enä ol’i pitähkön’e, nu pohod’i hiän.

A miwla tuhma mužikka, nu kaiken ijän mie hän’däh šuannun en, da aivoin hiän i kuol’i.

Nu i piäz’iin mie hän’el’däh pois’ i vs’o!

Svätka-aigah män’iin ikkunalla paginoida ottamah.

Šielä i paissah: ka min välyöhen l’ehmän is’kei, l’eikattih, yl’en skropu.

I miwla miehellä rod’ih yl’en skropu mänendä.

Tuldih suatot, otkažiin, a šidä i sr’iadu jo i duwmaičiin dai miehellä män’iin, ves’ma skropu, jo jäl’gimäs’piänä, jäl’gimäs’piänä i kirjuttuačomašša ol’ima.

Ennen pruaznuiččima uwtta vuotta Vasl’eida.

Vasl’eida vaš valoma t’inua: midä miwla l’ienöw tänä vuodena: kuolen al’i miehellä mänen.

Miehellä mänen, n’in venčikkä langiew, kuvahazeh kaččoma šeinäh, a kuolen, n’in grobu.

Pan’ima en’n’ein vettä stokanah i šin’n’e pan’ima kol’čazen.

Miehellä mänömäh näh, n’in šulahan’e tul’i šin’n’e, kolčazeh, a kun muwda, n’in muwda i tulow dai.

Svätka-aigah šuwr’iel’iečettih kegr’iks’i, lapšie pöllät’el’d’ih, i šuor’iel’iečettih čuwdat, bes’owdah tuldih da kaarattih ves’ma hyviin.

Kaikkieh rukah šuor’iel’iečettih: brihakši i tytökši.

I meškan šel’gäh otettih, buabot da diedot kaarattih.

Святки, свадьба, гадания

Russian
Когда будут святки

Будут зимой, зимой будут святки во время Васильева дня, пойдешь под окном слушать.


Нужно узнать: что меня впереди ждет.


В том доме начинают говорить, слушаешь разговоры.


Ворожишь, хорошее говорят, хорошо все у тебя будет, а плохое говорят, плохого ты и будешь ждать.


И эти святки шесть недель продолжаются.

- Две.

Две? Две недели.

Эти святки
отправляются ворожить, слушать идут в поле, в поле идут.

Там становится известно, кто замуж выйдет.


Если кто замуж выйдет, так будут с колокольчиками ездить, а ежели кто не выйдет замуж или умрет, умрет, тогда грохает гроб.


Нужно все рассказать (смеется).
Да.

А затем, после святок, будут жениться, наступает мясоед.

Наступает мясоед, отправляются в сваты.


Идут в дом, в дом идут сваты, греют чай, чаем их поят, и начинают ее замуж выдавать, глаза крестить , отец и мать ей глаза крестят.


Она две недели невеста.


Невестой считается, ее провожают в баню.


В баню идут провожать, ее берут под руки, начинают причитывать, причитывают, а народ поет около бани.


Приносят туда тарелку хлеба, кормят народ.


Этот период проходит, наступает венчание, венчание наступает, отправляются под венец провожать, будет дружка, дружки, дружкам дарят полотенца, два дружки.


И отправляются в церковь, их отвозят под венец.


С венчания придут, будет свадьба.


Свадьба будет, уже с двух сторон.


Сначала в доме девушки, а затем отправляются в дом парня.


В доме парня там, в доме парня уже и остается молодуха.


С венчания придешь, тебя встречают, встречают отец и мать, берут ячменя в блюдо, посыпают.

Приводят сюда.


Молодуху накрывают ритуальным платком, большим платком.


Затем ее, когда гости рассядутся, сваха рядом, открывают ее, когда уже начинают свадебщики плясать там.


Начинают плясать и величать их, свадебщики родню.


Родственники собирают деньги, деньги народу дают и девушкам, девушкам деньги.


Затем подкидывают , подкидывают эту родню парни.


А родственники дают парням деньги.


За груди девушки парни будут просить, за груди деньги дают.


Во время святок гадают, гадают.

Идут в баню, баню подметаю, а мусор тот берут, приносят, под стреху кладут.


Ногами становятся туда и слушают, слушают в какой стороне говорят.


В какой стороне, говорит, в какой стороне замужем буду, в той стороне и будут разговаривать и петь.


В какой стороне я замужем, с той стороны парень пел, на мусоре стояла я так, и насвистывал.


Я так и сказала, что в какой стороне я буду, там и пойте.


Парень гадать ходил, на службу ему надо было идти, так выстрелило.

Если возьмете меня на службу, так застрелите, так немного дальше выстрелил.


А затем говорит: что пороха пожалел, шума больше!


Так очень сильно выстрелил.


Потом перед зеркалом ворожил тем же вечером.


В зеркало ходили смотреть, так сидит в очень хороших картузах писарь за столом, ему это и привиделось.


Пришел домой и говорит: ну такой картуз если будет на службе, так будет очень красивый картуз.


И писарем был на службе.


Ему очень хорошо слышалось всегда.


Слышалось и виделось.


Во время святок мы ходили в зеркало смотреть.

Шли в баню, устанавливали зеркала, виделось двенадцать зеркал там.


Два зеркала напротив друг друга, и ламп виделось очень много.


И стала я смотреть в зеркала.


Идет парень.


Светлый, очень парень красивый.


Пиджак на плече.


И в зеркала идет вдали, все прячется за зеркало, опять идет, опять прячется, что знакомый, так не показывается.


А был он меня старше.


Я очень с ним и не говорила, не могла я и узнать его.


А когда оказалась замужем, так тогда я уже и догадалась, что он был в зеркалах.


А было, говорили, и так: положила тряпку в изголовье.

Опять идет из двери, из двери идет, а я и стала кричать: кто-то идет!


Потом пошла, двери я с благословением закрыла, так опять под окно и пришел, говорит: возьми домовничающим.


А я положила зеркало в изголовье и сказала: если у меня кто будет муж, пусть тот муж мне и покажется.

Ко мне пришли мужчина и парень, парень пришел.


Каждый передо мной показался, в реке стоит парень и ноги моет, моет незнакомый парень.


Ну и некрасивый парень.


Я узнала его, да не знаю кто есть, а похож был он на парня, которого я знала, на того парня похож был.


А я подруге и сказала днем: ой, какой у меня муж дурной будет.


Ну я видела, да его я знаю, а похож на парня моего знакомого.


А Леша пришел, муж подруги, явился в зеркало, так очень затылок красивый, той же ночью.


Ну, вот, как на твоего мужа стала смотреть, такой как твой муж, такой красоты: затылок светлый, красивый, ну тоже незнакомый, затылок только показал.


А этот, фуфайка в реку выброшена, ноги помыл и пошел.


Ну и мужик дурной.


Вышла я замуж, правда, этот мужчина и попался: ах, мол, этот и был обезьяна!


Ну, вот и узнала я его.


Вот, мол, который был, не был Вася из Сосновки, а за Васю из Сосновки приняла.


Был тот красивый парень, только нос был длинноватый, но он похож был.


А у меня дурной муж, ну всю жизнь я его не любила, да рано он и умер.


Ну и освободилась я от него и все!


В святки я пошла под окно разговоры слушать.

Там и говорят: вот как быстро корову забили, зарезали, сходу.


И мне замуж пришлось сходу выйти.


Пришли сваты, я отказала, а потом тут же уже и подумала и замуж вышла, очень круто, уже в последний день, в последний день и зарегистрировались.


Раньше праздновали новый год, Васильев день.

Накануне Васильева дня лили свинец: что меня ждет в этом году: умру или замуж выйду.


Если замуж выйду, так венчик выпадет, на тень смотрели на стене, а умру, так гроб.


Наливали раньше воду в стакан и туда опускали кольцо.

К замужеству, так жених являлся туда, в кольцо, а если другое, так другое и будет.


Во время святок наряжались в Кегри , детей пугали, и наряжались ряжеными, на вечоры ходили и плясали очень хорошо.

По-разному наряжались: в парня и девушку.


И мешки на спину брали, бабушки и дедушки плясали.