El’ettih ukke da akka...
Karelian Proper
Dyorzha
El’ettih ukke da akka.
Heil’ ei ollun lapšutt.
Heil’ tahott äijäl’d t’yt’ös’t’.
A akk i šanow ukoll: “Ukk, davai l’ähem lumešt ruavamm t’yt’t’zen, i t’yt’t’ön’ l’ienöw.
Rubiemm hän’d’ ber’goimah i meil’ l’iew paremb el’iä”.
Ka män’d’ih ruavettih t’yt’t’zen.
T’yt’t’ön ol’ viikon, keviäh šua.
A šiid’ ruwttih käwmäh hänel’l’yö podruwgat, kučtah hän’d’ meččäh: “Aššu meččäh!”.
– „Ei voi laškie, emm lašše!”.
– “Da midä šie, lašše!”.
I laškiettih.
Ka hyö šiel’ kävel’d’ih, kävel’d’ih, viijit’t’ih pelloll.
Rubei kizuwmah solnišk.
T’yt’t’ön i šul’i.
Heil’ t’yt’ös’t’ ei i tullun.
T’yt’t’zet tuldih toizet, a hän’d’ ei ol.
Akke da ukke – davai it’kmäh.
It’kit’t’ih-it’kit’t’ih, a t’yt’ös’t’ eii ol.
I kaikk.
Жили старик да старуха...
Russian
Жили старик да старуха.
У них не было ребеночка.
Им очень хотелось иметь девочку.
А старуха и говорит старику: «Старик, давай пойдем из снега вылепим девочку – и будет [у нас] девочка.
Будем ее кормить (‘беречь’), и нам станет лучше жить».
Вот пошли слепили девочку.
Девочка [у них] была долго, до весны.
А потом стали к ней приходить подружки, приглашают ее в лес: «Пойдем в лес!».
– «Нельзя пускать, не отпустим!».
– «Да что ты, пусти!».
И отпустили.
Вот они [девочки] там ходили, ходили – и вышли на поле.
Заиграло солнышко.
Девочка и растаяла.
У них [стариков] и не стало девочки.
Девочки другие пришли [домой], а ее нет.
Старуха да старик давай плакать.
Плакали, плакали, а девочки и нет.
И все.