Рунтова Анастасия Николаевна
Во время войны
Russian
Чистили город и заметили однажды, говорит, едет обоз, или как сказать, много-много лошадей. И увидела одного знакомого мужчину из нашей деревни. Я как закричу: "Дядя Ваня!" А он: "Дуня, девушка, ещё в живых. Твои отец и мать уже панихиду справили, что тебя уже…" "Возьми меня!" "Нельзя, – говорит. – Идите к коменданту, что пропуск нужен". Мама говорит, пошли, дали нам пропуска. Вечером ждём, когда дядя обратно поедет. Взял нас, едем. А вот около Сосновцов горит большой костёр. А наш дедушка, ну тот дядя Ваня говорит: "Девчушки, тихонечко сидите, это дезертиры". Ну и вот они, говорит, сидели. Вскочил, говорит, телегу трогает: "Дед, есть ли харчи?" Говорит: "Какие харчи? Двух девушек везу домой". Эти, говорит, посмотрели, дядя Ваня повернул лошадь и поехали. А у них огонь горел и вокруг было несколько человек.
Мама, а приехали в деревню, несколько дней дома и приходит из этого сельсовета начальник. Деду и говорит: "А дед, твои девушки подходят под демобилизацию девушек, женщин, то тоже нужно повестки послать Дуне и Поле". А дед сказал: "У меня три сына воюют. Девушек я не пущу ни одну". "Тогда, – говорит, – трудовой фронт". "Ну трудовой другое дело". – говорит. И мама говорит, всю зиму утром дед… Дед тоже, у него нога болела, на фронт не взяли, трое сыновей. Так, говорит, запрягает лошадь. Бабушка даёт тулуп мне. Ну было у них ещё довоенное всё. Ноги накрою, едем в лес. Там грузим эту, длинную чурку, были, как сказать, прямо через край. И еду на станцию. Не знаю на какую. Наверно Калашниково было ближе всего к нам. Говорит, туда едем, оттуда приехала домой, уже темно. Утром опять. И вот таким образом всю зиму, пока не стал таять снег.