«В девятнадцатом году...»
    
        русский
    
      
        В девятнадцатом году ты, говорят, в плохом положении оказался? 
 
 Хорошо, что ещё жив остался. 
 
 И я тогда остался жив, а всего было. 
 
 Тогда ведь моего двоюродного брата убили, тестя убили да других ещё трех-четырех человек. 
 
 
 Когда пришли белые, то вначале никого не трогали. 
 
 Я да и многие другие сидели по домам, чтобы только белым на глаза не попадаться. 
 
 Однажды я сидел дома и что-то делал, ковырял (тогда я жил в доме тестя, где и теперь живу). 
 
 
 В избу вошёл офицер и пять солдат. 
 
 Офицер смотрит в бумагу и спрашивает у меня: «Ты ли Иван Михайлович Молоков?» 
 
 
 Спросил по-русски (по-русски он говорил хорошо, совсем чисто). 
 
 Я ответил: «Я не Молоков, он только что куда-то вышел, где-нибудь здесь около дома, далеко не ушёл». 
 
 Он спрашивает: «А ты кто?» 
 
 Я отвечаю: «Зайцев Михаил Алексеевич». 
 
 Он спрашивает: «Зайцев Николай – это твой брат?» 
 
 «Мой брат». 
 
 Он спрашивает: «А где же живёт твой брат?». 
 
 Я стал объяснять: «Надо так и так идти, он живёт в том доме». 
 
 Он говорит: «Пусть так, иди-ка проведи этих молодцов к нему». 
 
 Я был обут в валенки, стал переобуваться в сапоги (на улице было сыро и грязно). 
 
 
 Тем временем в избу вошёл тесть. 
 
 У него спрашивает: «Ты ли Молоков?» 
 
 Я ещё хотел послушать, что за разговор будет у офицера с моим тестем, так мне сказал: «Иди, иди, быстрее проведи людей». 
 
 Со мной пошли трое, а в избе остались два солдата и офицер. 
 
 Ну, я провёл солдат к двоюродному брату. 
 
 Вошли в избу, а его нет дома, да и домашние не знают, куда он ушёл. 
 
 Спрашиваю у солдат: «Могу ли я уйти?» 
 
 Ничего мне не говорят. 
 
 Спрашиваю второй раз – ничего не говорят, спрашиваю по-русски – никакого ответа. 
 
 Думаю: наверно, они финны, не понимают моего разговора. 
 
 Стал я думать да вспоминать, как бы теперь спросить. 
 
 Припомнил, что они говорят: «Тагажин [назад]!». 
 
 Тогда я спросил: «Можно ли мне уйти обратно?» 
 
 Один махнул рукой, я пошёл домой. 
 
 Пришёл на свой двор, смотрю: на брёвнах сидят тесть, Вася Анисимов да ещё двое. 
 
 
 Я шагаю прямо к ним, спрашиваю: «Что вы тут на улице сидите, не идёте в избу?» 
 
 
 Тут мне крикнули: «Нельзя к ним подходить!» 
 
 Я взглянул и вижу: у стенки стоят два солдата с винтовками. 
 
 Сразу я их тут не заметил. 
 
 Подался подальше. 
 
 Думаю: «Тут что-то недоброе». 
 
 Вася мне говорит: «Принeси, брат, мне что-нибудь одеть на себя, в пиджаке холодно тут сидeть». 
 
 Ну, я сходил к ним, принёс тужурку, дал Васе, а сам поднялся в избу да смотрю из окна, думаю: «Что же тут произойдёт?» 
 
 Ничего плохого не предполагал, а на сердце тревожно, какой-то страх одолел: для чего людей собирают в одно место, да не всех, а по записке. 
 
 Кто ещё в записке [указан]? 
 
 Ведь они сами не знают, им кто-либо донёс. 
 
 Кто им сообщил? 
 
 Так сидел я у окна довольно долго. 
 
 На улицу ещё откуда-то пришли солдаты. 
 
 Тем, кто сидел на брёвнах, велели встать, один солдат пошёл спереди, остальные по сторонам да позади, наши мужики посередине, пошли вдоль деревни к Чогинской развилке. 
 
 Через какое-то время со стороны Чогинской развилки раздался залп, а ещё через некоторое время и солдаты пришли обратно в деревню, а наших мужиков не было. 
 
 Ну, думаю, убили их. 
 
 Так и есть! 
 
 Повели их до Чогинской развилки, да на краю пустоши и расстреляли, да тут и закопали их в яму. 
 
 Думаю: где же теперь мой двоюродный брат? 
 
 Он ведь был питерский, долго жил в Питере, здесь он был уже коммунистом. 
 
 Мы с ним часто говорили, какая у нас впереди будет жизнь, как начать улучшать [жизнь] да всё такое. 
 
 Много у нас было разговоров, да хороших разговоров... 
 
 Где он теперь, куда ушёл, как дать ему весть, чтобы домой не пришёл? 
 
 Ведь его там, дома, уже ждут! 
 
 Не знаю, что и делать, куда идти, ничего не могу, такая забота на сердце. 
 
 Выйди только на улицу, будут следить, куда пошёл, пристанут расспрашивать да прочее. 
 
 
 Брат пришёл домой только ночью, целый день где-то в лесу ходил. 
 
 Как только пришёл домой, его сразу же задержали, повели к Чогинской развилке, на пустоши и расстреляли, да тут и похоронили, рядом с другими. 
 
 Так я его больше и не видел.