Kožeunik tegi nahkan...
вепсский
Южновепсский
Naroošnijad ende ol’ba kožeunikad.
Sügüzuu kožeunik tuleb, zabiraib i mest’ kevadoo tob.
Nu a ka voinad teghoo da kožeunikoid’ ii tehnuuze, ka iče tegiba. A voinihesaa emaa tegiške iče.
Oučinad tegezoottibad, masterad oliba.
Požariššaa oli oučenik.
Sapkad ombleibad iče, harvaane pauktel’, ku i mahta, pahemba kaikučes kanzas oli omblei.
Sur’ kanz ka midak paukata, siloo dengas-se nuuž ol’.
Kivoo jaahlimaa.
Kooz vähääne ka mellicale veda ii mida, ka karznas kivi.
Oma voo erasil’.
Voinan aigaa-se muret’he.
Kived tegi kivinik.
Hänoo stal’ni kokš i kokšib, kokšib i kivuden tegeb.
Požariššaa Iljaane tegel’ da Jehim, Grišan poig tegel’ kived.
Sur’man pästtas kivoo.
Hänen lendad kebmaažo ani, nu ka hän surim jokseb-gi, a jügedan pästäd – jauh.
Кожевник выделывал кожу...
русский
Раньше бывали кожевники.
Осенью кожевник придет, заберет [кожи] и весной снова принесет.
Ну, а когда начались войны да кожевников не стало, то сами стали выделывать [кожу]. А до войны сами не выделывали.
Овчины отдавали выделывать, мастера были.
В Пожарище был скорняк.
Сапоги шили сами, редко кто нанимал, если сам не умел, чаще всего в каждой семье был сапожник.
Если семья большая, зачем нанимать - ведь тогда в деньгах-то нужда была.
Мололи на жернове.
Когда мало [зерна], то чего везти на мельницу – в подполье был жернов.
У некоторых еще и теперь есть.
Во время войны-то их разбили.
Жернова делал каменщик.
У него стальное долото, он долбит, долбит и сделает жерновок.
В Пожарище Илья делал да Ефим, сын Григория, делал жернова.
Крупу мололи на жернове.
Приподнимешь его легонько, ну, и бежит крупа, а если опускаешь тяжесть – то мука.