ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Mittynäz’ie en’n’ein pruazn’iekkoida pruaznuidih

Mittynäz’ie en’n’ein pruazn’iekkoida pruaznuidih

карельский: собственно карельское наречие
Толмачевский
- Mittynäz’ie en’n’ein pruazn’iekkoida pruaznuidih?

Pruaznuidih Roštuoda, šidä Vuašilua i Vier’is’t’iä pruaznuidih.

- Konža?

Konža pruaznuidih?

Talvella, Roštuon jäl’geh, Roštuon jäl’geh on Vier’is’tä, tämä Vuašila, šidä Vier’is’tä.

Ei šua i muistua kaikkie.

- Vielä mittynäz’ie pruazn’iekkoida talvella pruaznuidih?

Talvella? Talvella pruaznuidih Sr’iet’en’iedä, Miikkula on Roštuon pyhäššä.

- A pyhät mittynäzet talvella oldih?

Talvella ol’i šuwr’i pyhä, ol’i, s’em’ n’ed’el’ män’i šuwr’i pyhä.

Šidä l’ien’i Äijäpäivä.

Äijiäpäiviä pruaznuidih.

Äijäpäiviä vaššen keit’et’t’ih ruškieda jäiččiä da män’d’ih kir’ikköh da.

Kiriköštä tuldih.

Pruaznuidih yl’en toržestvenno (смеется).

Kuwven n’ed’el’in piäh ol’i virban’ed’el’i.

Virban’ed’el’i proid’i, šidä l’ien’i srašnoi n’ed’el’i.

Srašnoin n’ed’el’in proid’ihuoh Äijäpäivä l’ien’i.

Äijäpäiviä vaššen män’imä kir’ikköh, pruaznuiččima Äijäpäiviä.

Šidä tul’ima kod’ih, šöimmä da joimma, šidä läks’imä bohroččaz’ie vaštuamah.

Svätoi n’ed’el’i ol’i.

Kaiken n’ed’el’in pruaznuiččima, bohroččazet kävel’d’ih kyl’ie myöt’en, i papit.

Šidä svätoin n’ed’el’in proid’ihuoh toisargena oldih ruad’inčat.

Ruad’inčoina ruvettih rod’it’el’oida muistelomah, män’imä kalmoilla.

Kuwven n’ed’el’in proid’ihuoh ol’i Vozn’es’en’ja, Vozn’es’enjan jäl’geh ol’i Sroičča, Sroiččua pruaznuiččima.

- Nu kuinbuan pruaznuiččija?

Sroiččua pruaznuiččima, män’imä koivuz’inkena kir’ikköh, da papit piet’t’ih viikon polvuz’iin. Da!

- A šidä kunne koivuzet n’e?

A koivuzet n’e ottima kod’ih, män’imä kalmoilla, šuattoma kalmoilla, pist’imä kalman kočkaz’illa šin’n’e.

- A vielä midä kalmoilla ottija?

Ottima, ottima piiruada, ottima, jäiččiä ottima i kaikkie ottima, rod’it’el’oida muistel’ima, kumardel’ima šielä, da pirottima kalmoilla.

- A mintän pannah ka täh rukah kalmoilla?

A pannah i šanotah, što taivahašša l’end’el’ijät da l’induzet muisselgua miän rod’it’el’az’ie.

Ka žentän i pandih.

- A vielä kun kodih tul’ija, koivuzet kunne?

A koivuzet pan’ima jumalakodah, da i pid’imä kežän kaiken.

Pan’ima i pihalla, pan’ima i ikkunoih pizyt’t’el’imä koivun okšaz’ie, toržestvenno pruaznuiččima kaikki.

Šidä l’ien’i pyhänlašku, Sroičan proid’ihuoh.

Sroičan proid’ihuoh l’iew pyhänlašku, jäl’geh l’ien’i Pedrun pyhä.

Konža ol’i i kuwži n’ed’el’ie, konža i kolme n’ed’el’ie, Pedrun pyhä on raznoi.

Šidä l’ien’i Pedru.

A Pedru, unahiin mie, kumbazella čislalla ollow?

Dvenaccatogo ijul’a.

- A kuin pruaznuijah?

Pedruo? Tože kirikköh kävimä Pedruna.

Šidä toisapiänä Pedrušta on tämä... Puavilan päivä, šidä on Kos’meid’emjan, n’iidä pruaznuidih, kolme päiviä ei ruattu, nagol’e pruaznuidih.

Podr’at i mänd’ih pruazn’iekat.

- A kuinbuan pruaznuidih?

Kuin pruaznuidih? Ei ruattu.

Kir’ikköh käwd’ih, da bes’owduidih kylällä da...

A šidä ka Pedrun jälgeh... Iivanan päivä ol’i ed’izeh, Iivanan päivä ol’i ed’izeh Pedruo.

A en’n’ein Pedruo vielä ol’i T’iifinskoi.

Iivanan päiviä pruaznuiččima, kukas’t’a keräimmä, Pedruh šuat kukas’t’a keräimmä, da n’iillä kukkaz’illa vielä i žiivattua l’eččimä.

Niidä kukkaz’ie zavar’imma da šidä juottima, da i virrottih žiivatat, kumbazet läz’ewvyt’t’ih.

Kaiken muoz’ie kukkaz’ie keräimmä, raznoloida l’ečebnoiloida.

Nytten näin pruazn’iekoin jäl’geh l’ienöw...

Spuasun pyhä l’iew, šidä l’iew Spuasu.

Šidä Spuasun jäl’geh on Uspen’ie, a Uspen’iena Božii met’er’ kuol’i, Božii mat’er’ kuol’i, a Foma jäi kät’kömäštä, apostolat hänet kät’kiet’t’ih, a Foma jäi kät’kömäštä.

Hiän tul’i da jo i Božij mat’er’ kät’kietty.

Hiän rubei it’kemäh, što miks’i miwn jät’t’ijä kät’kömäštä.

A šidä hän’ellä varoin otettih da kalman roidih, kačottih, ožutettih hän’ellä Mat’er’ božij, što min nägön’e hiän kuolduoh ol’i.

A šidä avattih grobun, jo grobušša ei Mat’er’ Božija i ollun, hiän jo nowži taivahaže, posl’e tr’oh dn’ei, kolmen päivän jäl’geh.

A šidä Uspen’ien jäl’geh mi ol’i meilä pruaznikkoin?

Ol’i donskoi... n’et donskoi Božij mat’er’ ol’i, nazivaiččiečow donskoi.

Šidä ol’i Bohročča, rožd’estvo pr’esv’atoi bogorod’ici, v s’ent’abr’e, čislan unahiin, s’ent’abr’alla.

Šidä ka ol’i Slavuššoi, že on obnovl’en’ie hrama, pruazn’iekka nazivajetca.

Toisapiänä on Sviiz’en’ie.

Löwvet’t’ih ris’s’it... mualda ei t’ietty, kumban’e ris’t’i on rozboin’iekoin, kumban’e spas’iet’el’an.

N’iin ka spas’iet’el’an ris’s’in t’iijuššettih, bol’noi iscel’ils’a šiidä ris’s’is’tä.

I ruvettih t’iedämäh, kumbazeh ris’t’ih ol’i spas’iet’el’a raspen’aidu.

Šidä on Pokrova.

Šiidä Pokrovan jäl’geh on Guwr’ei, enžimän’e päivä Roštuon pyhäššä.

Guwr’ei i Aviva.

Hyö troje sv’atie, kolmen.

Tämä on tože hyvä pruazn’iekka, kal’l’is’.

El’iäs’s’eh män’i tytär miehellä, muamo i poručil heiläh, Guwr’eilla da tällä Avivalla, što mie t’eiläš annan, poručaju tyttären oman, što työ hän’däh vardeiččiz’ija.

A šidä hän’en muan’itti žen’iha šeže, a hiän ol’i naiz’ikaš.

Muan’itti kod’ihize da šidä, a koissa ol’i nain’e.

Hiän ol’i salduatta že.

Koissa ol’i nain’e.

Dorogalla hiän i venčakol’čazen hän’el’dä kisko.

Mänet, naizella šanow, n’in šie šano, što mie rubien rabotn’ičakši, en ole nain’e šiwlaš.

A šidä ka hiän... jo l’ien’i hän’ellä lapši, a lapši l’ien’i tuattoh nägön’e.

Nain’e jo i dogad’i, što hän’elläh on otettu tämä nain’e, hiän ol’i naizena, pid’i hän’däh.

A šidä ka heilä l’ien’i žemmuon’e slučai, slučai l’ien’i.

Lapšut že šyn’dy, a lapšuon žen nain’e, mužikan že nain’e i otravi.

A hän’ellä l’ien’i žual’i šidä lapšutta.

Tul’i hiän vettä tuomašta, lapšut jäi yks’inäl’l’eh kod’ih kät’kyöh.

Tulow, vain vuahut šuwšta nowžow lapšuolda.

Hiän jo i otravi žen lapšuon, že nain’e, mužikan nain’e.

N’e vuahuot hiän nosowkazeh rabieštel’i, tähellä i pan’i.

N’iillä vuahuz’illa...

Heilläh l’ien’i tuašen bualat, i l’ien’i piršestvo.

N’e vuahuot hiän otti da l’ivotti da šidä šillä naizella šanow: davai, šanow, mir’iečemmä myö šiwkkena, davai, šanow, juollamma myö čer’es šiwn bualoida näidä.

Hiän otti da ših rumkazeh hän’ellä n’e vuahuot l’ivotetuot i pan’i naizella.

Naizen hiän i otravi.

Naizen kun hiän otravi, kuol’i ves’ma ruttoh.

A šidä naizen šežen kät’kiet’t’ih i šidä i ruvettih duwmaimah: mintän, šanow, väl’iän hiän kuol’i?

Davaimmuakko roičemma, šanow, eigo hiän ol’e otravittu.

Hyö žen naizen roidih, vračat i pr’iznaidih, što hiän on otravittu.

A šidä žen otravijan otettih da hän’en eläväl’d’i i kät’kei.

Eläväl’d’i kät’kei ženke naizenkena yht’eh kalmah, yht’eh grobuh i pandih.

A šidä ka hiän šielä i main’iččow grobušša, šanow: Guwr’ei, Samul’ij i Aviva, šanow, nešto miwn työ hyl’giättä.

Muamo vet’ miwn poručči t’eiläš, šano, što työ sohran’al’i bi milma.

Šidä ka hiän i očut’ils’a omaššah kir’iköššä, kumbazešša kir’iköššä hyö venčaičiečettih i šielä hiän grobn’ičoilla ieššä hiän kykyttämäšša i l’ien’i.

Hiän očun’ieči, kaččow, on omašša kir’iköššä i oma rahvaš.

Mis’tä šie, šanow, täh?

Ka näin i näin, šanow, mie ol’iin kät’kietty, šanow.

Hiän pahaččazeh šuor’innun i kod’ihize i popad’i.

I muamoh ših popad’i kir’ikköh, hän’en i otti kod’ih.

Žen jäl’geh i tulow že muan’ittaja mužikka hän’en.

Nu, kuin, šanow, el’etäh šielä žen?

Peitty tyttö že.

Šanow, kuin el’etäh šielä miwn vunukkazet?

Da, brihan’e, šanow, kažvaw, jo on šuwr’ikkan’e, a že kuwndelow tytär, midä hiän pagizow.

Šuwr’ikkan’e on, šanow, muašša muaguaw.

A šidä i ožuttuači hän’elläh, mužikalla šillä.

Ka hän’däh i ruvettih hawkkumah.

Midä, šanow, šie ruavoit, ew šiwla i huigieda, šanow, eläväl’d’i kät’iit’, da šidä, šanow, vielä i valehtelet, što on jo vunukkan’e šuwr’ikkan’e.

N’ikumbast’a ew, šanow, vunukkazen, šanow, jo kät’kija i eläväl’d’i i moržiemen tämän otiit da muan’itiit da kät’iit.

Ka on min označai Gurei, Samul’ij, ka tämä pruazn’iekka, Roštuon pyhän enžimän’e päivä.

Spuasun pruazn’iekka ol’i Spuasun pyhäššä.

Spuasuh šuat puwjuablokkua ei šyödy.

Uspen’ieh šuat kun on lämbimät šiät, a šidä kun ukko jyräjäw Uspen’ien jäl’geh, n’in l’ienöw pit’kä šygyžy i lämmin šygyžy.

I hyvä šygyžy.

A Pokrovašta zavod’iečow talvi.

Kun on täheššä taivaš, n’in l’iew hern’ehvuoži i lapšilla l’iew kebie vuoži.

A kun on pil’veššäh...

Roštuon pyhäššä Miikkulua pruaznuidih, šidä i Roštuoda.

Праздники

русский
- Какие раньше праздники праздновали?

Праздновали Рождество , затем праздновали Васильев день и Крещение.

- Когда?


Когда праздновали?

Зимой, после Рождества, после Рождества Крещение, сначала Васильев день, а потом Крещение.

Все и не запомнишь.


- Еще какие праздники зимой праздновали?


Зимой? Зимой праздновали Сретение , Никола приходится на рождественский пост.

- А посты какие зимой были?


Зимой был великий пост, семь недель длился великий пост.

Затем наступала Пасха.


Пасху праздновали.


На Пасху варили красные яйца и ходили в церковь.


Из церкви возвращались.


Праздновали очень торжественно (смеется).


На шестой неделе была вербная неделя.

Вербная неделя пройдет, затем наступает страстная неделя.


После страстной недели наступала Пасха.


В Пасху отправлялись в церковь, праздновали Пасху.


Затем возвращались домой, ели и пили, затем отправлялись встречать крестный ход.


Святая неделя была.


Всю неделю праздновали, участники крестного хода ходили по деревням, и священники.


Затем, после святой недели во вторник была Радуница.


На Радуницу поминали родителей, ходили на кладбище.


Через шесть недель было Вознесенье, после ВознесеньяТроица, Троицу праздновали.

- А как праздновали?


Троицу праздновали, ходили с веточками березы в церковь, да священники долго на коленях держали. Да!

- А потом куда эти березовые веточки?

А веточки эти брали домой, ходили на кладбище, относили их на кладбище, втыкали в могильную насыпь.

- А что еще на кладбище брали?

Что брали, брали пироги, брали, яйца брали и все брали, родителей поминали, молились там, да крошили на могилы.

- А почему так вот кладут на могилы?


А кладут и говорят, что по небу летающие и птички, помяните наших родителей.

Вот потому и клали.


- А еще куда, когда домой приходили, так березовые веточки куда клали?


А березки клали на полочку для икон, да и держали все лето.

Клали и на улице, и прикрепляли к окнам березовые веточки, все торжественно праздновали.


Потом после Троицы наступал последний день мясоеда.

После Троицы было заговенье, затем начинался Петров пост.


Когда и шесть недель был, когда и три недели, Петров пост разный бывает.


Затем был Петров день.


А Петров день, забыла я, какого числа?


Двенадцатого июля.


- А как празднуют?


Петров день? В Петров день тоже в церковь ходили.

Затем, на следующий день после Петрова дня был этот
Павлов день, потом Космодемьян, их праздновали, три дня не работали, все праздновали.

Подряд и шли праздники.


- А как праздновали?


Как праздновали? Не работали.

В церковь ходили, да беседовали деревней, да...


А еще после Петрова дня Иванов день был сначала, Иванов день был перед Петровым днем.

А до Петрова дня еще была Тихвинская.


Иванов день праздновали, цветочки собирали, до Петрова дня цветы собирали, да этими цветочками еще скотину лечили.


Эти цветы заваривали и потом поили, да и поправлялась скотина, которая болела.


Всякие разные цветы собирали, разные лечебные.


Теперь, после всех этих праздников наступает


Преображенский пост, а затем Спас.


Потом, после Спаса Успение , а на Успение умерла Богородица, а Фома не присутствовал на погребении, апостолы ее похоронили, а Фома не присутствовал на погребении.


Он пришел, а Богородица уже была похоронена.


Он начал плакать, почему его не привлекли к погребению.


А затем ради него взяли и вскрыли могилу, чтобы посмотреть, показать ему Богородицу, какая она была после смерти.


А затем открыли гроб, а в гробу уже Богородицы не было, она уже вознеслась на небо, после трех дней.


А потом, после Успения, какие были у нас праздники?

Была Донская
нет, праздник Донской иконы Пресвятой Богородицы, называется Донская.

Затем была Богородица, Рождество пресвятой Богородицы, в сентябре, число забыла, в сентябре.


Затем вот было Воскресение Словущее, это Обновление Храма, праздник так называется.


На следующий день Воздвижение Креста Господня.


Нашли кресты
на земле и не знали, который из них крест разбойников, а который Спасителя.

Ну вот крест Спасителя узнали так, что больной исцелился от этого креста.


И так определили, на котором кресту был распят Спаситель.


Затем Покров.


После Покрова Гурий, первый день Рождественского поста.

Гурий и Авив.


Они трое святых.


Это тоже хороший праздник, почитаемый.


В старину вышла девушка замуж, мать и поручила Гурею и Авиву, что я вам отдаю, поручаю свою дочь, чтобы вы ее охраняли.

А затем ее обманул тот жених, а он был женат.


Заманил ее в свой дом, а дома была жена.


Он был солдатом.


Дома была жена.


В дороге он и обручальное кольцо у нее отнял.


Пойдешь к жене, говорит, так ты скажи, что я буду работницей, я не жена тебе.


А затем вот она
уже ребенок у нее появился, а ребенок был похож на отца.

Жена и заметила, что у него взята эта жена, она была женой, считал ее женой.


А потом у них приключился такой случай, случай приключился.


Ребеночек тот родился, а ребеночка та жена, мужчины та жена и отравила.


А ей стало жаль того ребеночка.


Ходила она за водой, а ребеночек остался один дома в колыбели.


Вернулась, только пена изо рта поднимается у ребеночка.


Она и отравила того ребеночка, та жена мужчины жена.


Эту пену она в носовой платок собрала, на колос и положила.


Этой пеной


Был опять у них бал, и настало пиршество.


Эту пену она взяла и смочила, да затем той жене и говорит: давай, говорит, мы с тобой помиримся, давай, говорит, выпьем мы за бал твой.


Она взяла рюмку и в ту рюмку ей эту пену смоченную и положила, той жене.


Жену она и отравила.


Жену она, когда отравила, так та умерла очень быстро.


А потом жену ту похоронили и затем стали думать: почему, говорит, быстро она умерла?


Давайте выкопаем, говорит, не отравлена ли она была?


Они ту женщину выкопали, врачи и признали, что она была отравлена.


А затем ту, которая отравила, взяли и заживо и похоронили.


Заживо похоронили и вместе с той женой в одну могилу, в один гроб и положили.


А затем она там и вспоминает в гробу, говорит: Гурий, Самон и Авив, говорит, неужто вы меня оставите.


Мама ведь меня поручила вам, сказала, чтобы вы сохранили бы меня.


Затем вот она и очутилась в своей церкви, в той церкви, в которой они обвенчались и там перед гробницей она и сидела, пригнувшись.


Она очнулась, смотрит, в своей церкви и свой народ.


Откуда ты, говорит, взялась здесь?


Так мол и так, говорит, я была похоронена, говорит.


Она плохо одетая и попала домой.


И мать ее оказалась в той церкви и забрала ее домой.


После этого приходит тот обманщик к ней.


Ну, как, говорит, живут там?


Спряталась дочь та.


Говорит, как живут там мои внуки?


Да, мальчик, говорит, растет, уже большенький, а та дочь слушает, что он говорит.


Большенький, говорит, в земле спит.


И показалась ему, мужчине тому.


Вот его и стали ругать.


Что, говорят, ты натворил, не стыдно тебе, заживо похоронил, да еще, говорит, и врешь, что внук уже большенький.


Никакого нет, говорит, внука, уже вы похоронили, и живьем, и невесту эту взял и обманул, да похоронил.


Вот что обозначает Гурий, Самон и Авив, вот этот праздник, первый день Рождественского поста.


Спас был в Преображенский пост.

До Спаса яблоки не ели.


До Успения когда были теплые погоды, а затем, если гром будет после Успения, тогда будет длинная осень и теплая осень.


И хорошая осень.


А с Покрова начинается зима.


Когда небо звездное [на Рождество], то будет год богатый на горох и для детей будет легкий год.

А когда облачно


Во время Рождественского поста праздновали Николин день, потом и Рождество.