ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Meiden kuldad entiä kunna mändih

Meiden kuldad entiä kunna mändih

карельский: людиковское наречие
Южнолюдиковский (святозерский)
Nu vot muštelit oli kuldad vai d’engad kuibo?

D’engad oli, kuldat, kačo, ku häi d’etkal, näge.

Kävüimme müö ainos tännä nostoh kävüttih Pimenöusköikse zavodaks kirguttih da siid.

Neče oli moine suari Pinouskuoi, Parinskuoisuari, Parinskuoisuari kirguttih.

Kävüttih nostoh halgod nostamah.

Se ende kolhozuoid vie?

Ende, ende, ende, kr’aado...

Siid minule oldih vie enzivuodet, nu enzi vuoded ol’d’ih ende kolhozuoit.

Enzi vuodet siid e kač oli minul se Vasil’ Ivanič oli, se vel’l’i da Paušši, nu da siid oli minui velli hänei vuitil da siid Ondr’ovan Vas’aks kirguttih Fominakse poigan da tuttärenker oli.

Siit hüö Parinskuoil sil suarel nostettih.

Se oli d’o konce lopuz neččidä kui sanoda augustat.

Tul’d’ih kačo on emämpäi-pruaznikke, konce dvacat’ vos’movo.

Hüö tul’d’ih emämpäin.

Siit heile sigä kač ej olnu, entiä midä pruaznikale toropittiheze kuläshäi pruaznikke pidi da kai, ei ostettu ni midä.

Hüö tuodih kuldat, meil viižrubl’ahižed ol’d’ih, moižet ku n’üg on kaks kopeikkat sen suurumat.

Heile zolotuoinnu maksettih.

Hüö otettih ned zolotuoit, kai oli viižrubl’ahižed oldih zolotuoit, sit hüö ned d’agettih po pajuid müöti, kem mil tuli.

Nu siid d’engad ned olgah tuodih kodih.

Siid oli moine huavuoine, da kat’erinad oli vie meiden d’etkal entiä miittumad net, ned dumskuoid d’engat vai entiä kui sanottih huavuoižez.

D’oga pühätpäit d’etka se da siid buabuška otetah, čitaitah, huavuoižeh ned zolotuoit pandah dai net kat’erinat pandah i entiä kunna peitetäh.

Ei ozutettu meil.

A siid d’o, kačo, minun ukko se lähti s’el’sovettah ruadamah da kai, se oli vahne pertti sel’sovetuoiz da kai ka, ka hüö rukovodittih niilüöid d’enguoit.

A siid d’älgele entiä kunna pani ned zolotuoit.

Eigo puututtu tüttärile, eigo poigile eigoni kunna, entiä kunna peitti, peitti peitti peitti, staruuha se kuoli, häi iče siiten.

Da vie oli Vasil’ Ivanič se ku ruaduoi häi neččigä l’espromhozas, norveškuoit kirvest oli kakse, da siit tuoi häi otpuskah tulou, siid pilat tuoi.

Net pilat peitti, dai nahkat peitti, dai zolotuoid dai, entiä kunna peitti.

Koncom sinnäi mändihgi, ei puututtu.

Kouz oli kuolemaz eigo sanonu?

Eigo sanonu ni d’o midä.

Emme ni voinu müö ni küzüdaa dani midä eigo.

Entiä muštanugo ei vai kunna pani vai midä, k enämbi ni kelle, ni tüttärele ei puutattu, ni vous’o entiä kunna peitti koncom.

Nu opiittego eččidä vai midä?

Ka kuzbo ečid?

Minä siid opiin.

Häi kačo d’älgel oli bokkpertti meil stroittu, sigä opiin minä eččidä nenid e paččahiden.

Da d’oga šiiluižen da kai kačuoin ka, mäne tiedä kunna pani ka ei sua tietä ka.

Mouže sinnäi d’iädih kunna šiiluižih vai midä, zolotuoil ei äijät siat.

Nu huavuoižes.

Harmai moin oli, pikkaraine huavuoine ned osobi.

Oli šerst'anuoi d'upke heil tütär se kuoli, ferez oli šerst'anuoi siit helmankeskeh net pandah, katerinat.

A se osobi huavo.

D’oga pühätpäit čitaittih.

Mužikad mouže ongele libo kuz oldah hüo, ukko da akke ainos ikkunpielez niilüöit čotaitah d’enguoit vai ku, siit kačotah da d’ärilleh pandah.

Sinnä zolotoihuded mändih, entiä kunna. Kelle pu ni kell eipuututtu.

Häi peitti kunnatahto muah.

A siit, kаč, net kodit sroittih da kai da siid e kačo häi kuoli.

Da müö lähtimme d’o elämäh burlakaks dai akuirovaiččimokseh.

Dai män’t’iä kunna mändih.

Mouže siit kuz oldahgi ka.

Ka edgo sinä, kus on nagriš kuoppat, oli teil sigä?

Ka nagriškuoppiz еj olnu.

A män’t’iä kus häi pidi.

Nagriškuopad ol’d’ih meil loitton ka eihäi moižet suured oldu kuopat.

Häi sinnä ei vie kuldit, kui Ontuoi Mišan.

Talutteli kuldit ka muga häi män’t’iä kunna pani da siit sinnä kuldaižed mändih.

Vie ainoz muštelimme, k ei häi ni midä maininnu d’älgele mändih libo eimändü libo kunna mändih.

A moužet kelle anduoi. Mouže...

Oli vora starikke k eigo kelle andanu häi.

Kellebo voi andai?

Ka mäne tiedä kunna ku ei, ei d’iävinü eid’iävinü vous’o niilüöit kulduoit ka.

Mugai sid mändih?

Muga mändihgi kuldat.

Meil a kačo Fominan ku sohranittihez da ol’d’ih ka siid e kuoli se Vas’a-starikke da kaika Nikitišnäle häi net kuldad d’iädih.

Ka kodin lidnah vedi da stroii ühtez vuodes stroii kodin.

Otti sanottih tože kaššaliz ol’d’ih peitos nečen keskes pertis sigä entiä, nu sviäzin da pertin keskes kaššalis oldih.

Ka puututtih sille Nikitišnäle, n’eveskäle.

Kuldad ned a meiden kuldad män’t’iä kunna mändih ni kell еi puututtu.

Наше золото пропало

русский
Ты вспоминала, что у вас было золото, куда оно делось?

Деньги были, золото, видишь ли, у дедки было.

Мы все время на заработки ходили на Пименовский завод.


Был такой остров Пименовский, Паринский остров, Паринским островом называли.


Мы ходили туда дрова поднимать из воды.


Это до колхозов?

До, до колхозов, сразу же...

Это было еще в первые годы моего замужества, ну, в первые годы.


На заработках были Павши и его брат Василий Иванович, мой брат был в дольщиках, да потом Вася Ондреван был с сыном и дочерью.


Они на том Паринском острове поднимали [дрова из воды].


Это было уже в конце августа.


Праздник богородицы отмечают в конце августа, двадцать восьмого.

В этот день они вернулись домой.


Они на праздник торопились, ведь когда в деревне праздник, то нужно прийти домой.


Они принесли золото, пятирублевки были такого размера, как теперь двухкопеечные монеты.


Им золотом платили.


Они взяли эти золотые, пятирублевые монеты и все разделили по паям [кому сколько].


Ну, потом эти деньги принесли домой.


У нас был такой мешочек, где хранились бумажные катеринки, думские деньги или не знаю, как их называли.


В каждое воскресенье дедка да бабушка из мешочка высыплют, сосчитают и в мешочек золото обратно ложат, и катеринки ложат, и не знаю куда прячут.


Не показывали нам.


А потом мой муж стал работать в сельсовете, а они [старики] распоряжались этими деньгами.

Не знаю, куда они положили эти золотые.


Не достались они ни дочерям, ни сыновьям, не знаю куда их спрятал, а старуха эта умерла.


Василий Иванович работал в леспромхозе, пришел он в отпуск и принес два норвежских топора и пилы.


Эти пилы [старики] спрятали, кожи спрятали, и золото спрятали.


Так все они с концом и пропали, не достались никому.


Когда [старик] был при смерти, разве не сказал?

Не сказал.

Мы не могли и спросить.


Не знаю, сам не помнил, куда положил или что, не знаю куда делись, так с концом и пропали.


Ну, а пробовали ли искать?

Да где же ищешь?

Я пробовала.


Боковая изба была у нас построена, там пробовала я искать за столбами.


Каждую щелку осмотрела, да поди знай куда положил, нельзя знать.


Может там и остались где-нибудь в щели: золотым немного места надо.


Они в мешочке их держали.


Серый такой был маленький мешочек отдельно.


А до этого была такая шерстяная юбка у них, ферязь была такая шерстяная, в эту ферязь заворачивали катеринки.


А для золота мешочек был.


В каждое воскресенье пересчитывали.


Мужики уйдут на рыбалку, а старик да старуха только и знай на подоконнике считают деньги, посмотрят да обратно положат.


Так золотые и пропали, не знаю куда.
Никому не достались.

Они, по-видимому, их спрятали куда-нибудь в землю.


А потом на этом месте дома построили, потом видишь ли, он умер.


Наконец и мы переехали [в другие деревни], а затем эвакуировались.


Поди знай, куда делись золотые, может, тут где-нибудь находятся, да нельзя достать, нельзя.


Поди знай, куда пропали.


А ты в яме с репой [не искала], была ведь [яма]?

В ямах с репой не было золота.

Поди знай, где он держал.


Ямы с репой были у нас далеко, и не такие большие были ямы.


А он туда золото не отнесет, как Онтуой Мишан носил.


Он поди знай, куда положил, золото так и пропало.


[Еще при его жизни] поднимали разговор о золоте, но он ничего не говорилпропало золото или не пропало.


А может он отдал его кому-либо.
Может

Вороватый был старик, так не отдал ли кому он [золото]?


Кому же мог отдать?

Да поди знай, кому, раз не показал, не показал совсем это золото.

Так и пропало?

Так и пропало золото у нас.

А Фомины как сохранили золото, так потом, когда умер старик Вася, Никитичне ведь это золото и досталось.


Она дом вывезла в город и построила в один год, в один год построила дом.


Сказывали, что [золото] было спрятано в кошеле, в середине избы, там, ну, между постройками в кошеле было золото.


Оно досталось невестке Никитичне.


А наше золото, поди знай, куда пропало, никому не досталось.