Ka miän kyl’än luona...
карельский: собственно карельское наречие
Толмачевский
Ka miän kyl’än luona on kalmiz’o, n’iin metrua kakši šadua kyl’äšt’ä.
N’i ken ukkoloista ei t’iijä, konža on šin’n’e rahvaš kät’kiet’t’y.
Kuol’iet on kät’kiet’t’y madalalla, piäl’d’ä päit’en san’t’imetrua kuwžikymmen’d’ä, i piäl’l’ä on pandu ves’ma šuwret kivipl’iitat.
Jaku-d’iäd’ö, miän kyl’äšt’ä, kaivo, ečči uarrehta, n’iin mie iče šiin’ä ol’iin brihazena.
Šai hawvašta luwt i šiel’ä ol’i happanomatta šargan’e kod’ikuvottu hattara.
Hiän kaivo vain jalgaluwt, uarrehta ei puwttun, i kaivannan Jaku-d’iäd’ö hyl’gäi.
Jalgaluwt oldih šuwret, pit’ät...
Jalgua myöt’ n’ägyw, što ris’t’ikanža ol’i ves’ma šuwr’i.
Toin’e kalmiz’o on mečäššä, mečän alla, kyl’äšt’ä virštua viiz’i.
Šil’l’ä mečäl’l’ä jo on vuotta kolme šadua.
Šiel’d’ä n’i ken ei kaččon i kaivan kalmiz’uo.
T’ämä kalmiz’o on iel’l’izen järven l’äššä.
A n’yt že järvi on šuona, voit kävel’l’ä.
N’i ken ei t’iijä, ket šin’n’e on kät’kiet’t’y.
T’ämä kalmiz’o on Sujet’ihan tagana, virštua kolme.
Ukot šanotah, što järveh on jiänyn veneh kaznankena, iel’l’iz’iin rozboin’ikoin.
Ukot ečit’t’ih, no veneht’ä l’öwvet’t’y ei.
Miän d’iedo šanel’i, äijät ečit’el’d’ih, no l’öwvet’t’y ei.
T’äl’l’ä mestalla, kyl’äšt’ä viršal’l’ine, on bajar’in bruwdu, i l’öwvet’äh kyn’n’et’yl’l’ä mualla kirpiččiä; no n’i ken ei muisa, ken ol’i bajar’i i konža el’i, n’iin kuin miän kyl’ä i Sujet’iha bajaršinalla ei el’et’t’y.
Sujet’iha on eron miän kyläšt’ä.
Kel’l’ä ol’i kirpičäšt’ä huonehuš, hiän el’i šiel’ä en’n’en miän kyl’iä.
Konža kyl’ä t’änne tul’i, šiel’ä taloloida i huonehukšie kirpičäšt’ä ewlun, a bruwdu viel’ä ol’i hyvä.
N’yt bruwdu män’i šuokši.
Šuwr’i bruwdu ol’i, yks’iinpuol’iin on šada metrua, a toiz’iinpuol’iin šada l’iz’änke on.
Kyn’d’iäs’s’ä bruwdun kohašta muada puwttuw kirpiččiä i rawvas’t’a rengin pangua.
A kirpiččä puwttuw ruškie.
En’n’en t’iäl’ä kažvettih tammet, vašta ei ammuin yks’i on langennun, ložehutta ol’i t’yveštä d’iametrua myöt’en metrua puol’itoista.
Nagolo, ket aššuttih, käz’il’l’ä mittual’d’ih ymbär’i ložehutta.
Вот около нашей деревни...
русский
Вот около нашей деревни кладбище, так метров двести от деревни.
Никто из стариков не помнит (‘не знает’), когда туда людей хоронили (‘народ похоронен’).
Покойники лежат (‘похоронены’) не глубоко, сантиметров на шестьдесят, а сверху положены очень большие каменные плиты.
Дядя Яков, из нашей деревни, искал клад, и я был тут, [когда я еще был] мальчиком.
Достал из могилы кость, и там была не сгнившая домотканая шерстяная портянка.
Он раскопал только кости ног, клада не оказалось, и дядя Яков бросил рыть.
Кости ног были очень большие, длинные...
По ноге было видно, что человек был очень крупный.
Второе кладбище в лесу, под лесом, от деревни верст пять.
Тому лесу, наверно, уже лет триста.
Там никто не смотрел и не раскапывал могил (‘кладбища’).
Это кладбище недалеко от бывшего озера.
А теперь это озеро заросло (‘уже болото’), можно ходить.
Никто не знает, кто похоронен.
Это кладбище за деревней Суетиха, верстах в трех.
Старики говорят, что в озере осталась лодка с казной, прежних разбойников [лодка].
Старики искали, но лодки не находили.
Наш дед рассказывал, многие пытались искать, но не нашли.
В этом месте, от деревни с версту, имеется помещичий пруд, и на вспаханной земле находят кирпичи, но никто не помнит, кто был помещик и когда жил, так как наша деревня и Суетиха не жили на барщине.
Суетиха отделилась от нашей деревни.
Чей кирпичный дом (‘у кого был из кирпича дом’), тот жил там до того, как наша деревня образовалась.
Когда деревня сюда переселилась (‘пришла’), там домов и строений из кирпича не было, а пруд еще был хороший.
Теперь пруд зарос (‘превратился в болото’).
Большой пруд был, в одну сторону метров сто, а в другую сторону сто с лишним.
Около пруда, когда пашешь землю, попадаются кирпичи и дужки от железных ведер.
А кирпич попадается красный.
Раньше здесь росли дубы, один из них только недавно свалился, в комле по диаметру толщиной метра полтора.
Всегда, кто проходил мимо, руками измерял вокруг толщину.