Про деревню Аржаное
русский
Всю свою жизнь я прожил в Аржаном.
Сколько лет существует деревня Аржаное – я точно сказать не могу, я не настолько грамотный, я знаю только то, что я [представитель] шестого поко-ления.
Первый житель в Аржаном был Сийла [Силантий].
Откуда он пришел – неизвестно, не помнят и не говорят об этом.
В нашем поминальнике первое имя Силантий.
Его сын был Марк – Марк Силыч.
Отсюда произошла наша фамилия – Марков.
Сын Марка был Иван – Иван Маркович, сын Ивана был Рийго – Григорий Иванович, сын Рийго был Ондрей – Андрей Григорьевич, мой отец.
Он прожил семьдесят с лишним лет, мало-мальски знал грамоту.
У него были записаны имена: отца, дедов и прадедов.
Он говорил, что первый житель в Аржаном был Силантий, а потом деревня стала расти.
Сначала застроилась слобода к солнцу фасадом.
Из Ососья переселилась семья.
Потом братья Терентьевы приехали издалека, со стороны Мурмана, они бежали сюда, в чем-то (‘за какое-то дело’) провинились (‘попали’).
За ними гнались, но не могли поймать, они сумели убежать с семьями.
В деревню попросились у мужиков, очень просились: «Признайте своими деревенскими».
Деревня приняла (‘приняли’) в качестве своих.
Еще говорили, что они откуда-то «из озера поднялись».
Их детей другие дети дразнили: «Ох ты, из озера поднявшийся!».
Из рода, Терентьевых теперь в деревне два дома, а еще два дома уехали жить в Академическое – на станцию за [Вышним] Волочком.
Сейчас деревня в два ряда, сорок домов.
Мне уже семьдесят первый год, я Петр Андреевич.
У меня сын Ваня, ему уже сорок лет.
Мой Иван Петрович – [представитель] седьмого поколения их жителей Аржаного.
Часто бывали пожары…
Колхоз был организован, как и в других местах.
Сначала вошли [в колхоз] тридцать домохозяйств, остальные еще немножко воздерживались.
Теперь председателем [работает] ямнинский мужик – Овчинников Иван Алексеевич.
Наш колхоз был очень богатый, ни в чем не нуждались.
Хлеб-кормилец на наших полях растет хорошо.
В наших местах деды вспоминали времена литвы.
Литва прошла по нашей местности, проходила по деревням.
Редко какая деревня осталась не тронутой литвой.
Говорили, Забрусье да Береговая из известных здешних деревень [остались не тронутыми литвой].
Литва поубивала народу.
Мужики с топорами встречали их.
Насмерть дрались.
Рядом с Аржаным есть кладбище, так и проходит два ряда [могил].
В прошлом году, говорили, начали песок возить, да оставили – черепа стали появляться.
Как говорят, так и есть: около [деревни] Дудки на берегу горой [возвышается] также кладбище.
Берег реки подмывает водой, выступают человеческие кости.
На Ососьенской горе также похоронены [люди].
Литва отбирала добро и скот, очень грабила [народ] и обижала, в гóре загнала народ – все еще вспоминают, как дурной сон.
Наши отцы вспоминали войну с Турецкой землей.
Говорили про Суворова.
Пленных было завезено, полные гумна были.
Потом их куда-то угнали.
Крепостного права в нашей деревне, в Ямном, в Винже, не было.
Наша мать была взята из Плоского – семь верст [отсюда] расстояние.
У них был помещик Сназин, в Лопакове (отсюда восемь верст) был помещик Макаров.
Мама рассказывала, как жили при помещике.
Четыре дня работали на помещика (‘работали боярщину’), два дня на своем поле.
Очень своенравный был помещик Сназин, много о нем говорят и сейчас еще, не надо бы тебе обо всем и рассказывать.
Люди перекрестились, когда пало крепостное право (‘барщина’) и стала воля.
На моем веку большая перемена в жизни была, была революция.
Вот где было диву, когда царя свергли.
Разве можно было подумать об этом!
Как только сумел это сделать Ленин, вот башковитый был человек.
Карасев Миша, из Ососья, стоял в почетном карауле, когда Ленин говорил с броневика по возвращении из Финляндии.
Как он [Ленин] сказал, так и стало.
Люди пришли по домам.
Земли опять разделили, землемер приезжал (‘был’).
По-новому стали жить: век живи – век учись.