ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Ruis’рuwstаh n’äh

Ruis’рuwstаh n’äh

карельский: собственно карельское наречие
Толмачевский
Kaiken oman ijän el’iin Ruis’puwsalla.

Ruis’puwsta kyl’ä mon’igo vuotta on olomaššat’äd’ä en voi tarkah šanuo, en mie ole šigäl’i kir’jamieš, mie vain t’iijän žen, što olen kuwvetta kol’enua.

Enžimän’e el’äjä Ruis’puwsalla ol’i S’iila.

Mis’tä hiän tul’i t’änneew t’ieduo, ei muisseta, eigo šänella t’äd’ä.

Miän puamet’illa enžimän’e n’imi on S’iila.

Hänen poiga ol’i MarkeMark S’ilič.

T’iäl’d’ä šuat on l’äht’en miän fomil’ja Markоw.

Marken poiga ol’i IvaIvan Markovič, Ivan poiga ol’i RiigоGr’igor’ii Ivanovič, Riijon poiga ol’i OndreiAndr’ei Gr’igor’jevič, miwn tuatto.

Hiän el’i šeiččimenkymmen’d’ä vuotta l’iz’änke, ol’i äijän-vähän kir’jah mahtaja.

Hänel’l’ä ol’i kir’jutettu n’imet: tuaton, d’iedoloin i pravod’iedoloin.

Hiän šano, što enžimän’e el’äjä Ruis’puwsalla ol’i S’iila, a šiid’ä rubei kyl’ä kažvamah.

Ed’izeh srojieči päiväz’eh očiin sloboda.

Ol’i Os’os’s’alda nowššun pereh.

Šiid’ä T’eron vel’l’ekšet tuldih ed’ähäd’ä, Murman’iešta päin, hyö pagoh hypät’t’ih t’änne, oldih mis’t’äollow d’ielašta puwttunnuot.

Heid’ä tavotettih, no ei šuanun tavottua, piäštih pagoh perehil’öinke.

Kyl’än mužikoilda pyrrit’t’ih, pakottih äijäl’d’i: „Pr’iimikkiä kyl’övehekši“.

Kyl’ä otettih omakši.

Viel’ä šanottih, što ollah hyö mis’t’äollowjärveštä nowššuot“.

Lapšie hiän toizet lapšet n’iär’it’el’l’äh: ,,Oh šie, järveštä nowššun!“.

T’er’ičän roduo n’yt on kyl’äššä kakši taluo, a viel’ä kakši taluo on l’äht’en Akad’emičeskoih el’ämähstančalla, Volоčkan tagah.

N’yt kyl’ä on kahteh slobodah n’el’l’äkymmen’d’ä taluo.

Miwla on jo šeiččimenkymmen’d’ä enžimän’e vuoži, olen P’otr Andr’ejevič.

On miwla poiga Van’a, hänel’l’ä on jo n’el’l’äkymmen’d’ä vuotta.

Miwn Ivan Petrovič on šeiččimet’t’ä kol’enua Ruis’puwsan el’äjie.

Rigeneh oldih palot...

Kolhozan luajittih kuin i muwvalla.

Ed’izeh män’d’ih kolmekymmen’d’ä taluo, toizet viel’ä kodvazen pyz’yt’t’el’iečet’t’ih.

N’yt on predana Jamnoin mužikka Ovčin’n’ikov Ivan Al’eks’ejevič.

Miän kolhoza ol’i yl’en spravnoi, ewllun häd’iä n’i mis’t’ä.

L’eibä-šyöt’t’iä miän peldoloilla kažvaw hyviin.

Miän kohuššalla d’iedot muissuteldih l’itvan aigua.

L’itva proid’i miän kohuštua myöt’en, eis’t’y kyl’ie myöt’en.

Kuda-kumban’e kyl’än’e jäi koškomatta.

Šanottih, Zuabrus’s’a da Ber’ogovoi, n’äis’t’ä t’iet’t’ävis’t’ä kyl’is’t’ä.

L’itva tappo rahvašta.

Mužikat kirvehyz’iin vaššattih heid’ä.

Šurmah šuat torattih.

Ruis’puwstua vaš on kalmiz’o, n’iin i mänöw kakši vualuo r’adalleh.

Mulloin, šanottih, zavod’ittih peskuo ved’iä, da hyl’l’ät’t’ihrubei nowžomah piämal’l’ukkua.

Kuin šanotah, n’iin i on: kalmiz’o Dutkin luona ber’ogašša goralleh on tože kalmiz’o.

Jogirandua uwttaw vejel’l’ä, viijit’äh luwt r’is’t’ikanžan.

Os’os’s’an goralla tože on kät’kiet’t’y.

L’itva keräi eluo i žiivattua otti, äijäl’d’i ruašti da šatatti, h’äd’äwt’t’i rahvašta, znai muissetah, kun pahua unda.

Miän tuatot muissetah voinua Turkin muanke.

Suvorovua paistih.

Pl’ennoiloida ol’i vejet’t’y, n’in guominot t’äwvet oldih.

Šiid’ä hiät kunnollow yl’ennet’t’ih.

Bajar’in aigua miän kyl’äššä, Jamnoissa, Vin’d’žašša ewllun.

Miän mama ol’i otettu Ploskoildašeiččimen virštua väl’i.

Heil’ä ol’i bajar’i Snaz’ina, Lopakošša (t’iäl’d’ä kahekšan virštua) ol’i bajar’i Makarov.

Šanel’i mama, kuin el’et’t’ih bajar’in aigah.

N’el’l’ä päiviä ruattih bajaršinua, kakši omalla pellolla.

Yl’en mon’ikummal’l’in’e ol’i bajar’i Snaz’ina, monda kohtua paissah i n’yt hän’eh n’äh viel’ä, ei šais’ kuingi šiwla kaikkie i šanella.

Rahvaš ris’s’it’t’ih šil’mie, kuin kirboi bajaršina i l’ien’i vol’a.

Omalla ijäl’l’ä šuwr’i permenä ol’i el’ännäššä, ol’i r’evol’ucii.

Ka ol’i mis’s’ä d’iivua, kuin čuar’in ajettih.

Ol’igo t’ämä toivottu!

Kuin l’iennöw šuannun luad’ie t’ämä L’en’inаllа, ka ol’i piälakka hänel’l’ä.

Os’os’s’an Karassun Miša šeizo počotnoissa karavuwlašša, konža L’en’ina šano bron’evikalda Finl’and’iista tulduoh.

Kuin šano, n’iin i l’ien’i.

Rahvaš tuldih kod’iloih.

Muat tuaš juattih, ol’i z’eml’amiera tullun.

Uwdeh rukah rubeimma el’ämäh: igä el’ä, igä i opaššu.

Про деревню Аржаное

русский
Всю свою жизнь я прожил в Аржаном.

Сколько лет существует деревня Аржаноея точно сказать не могу, я не настолько грамотный, я знаю только то, что я [представитель] шестого поко-ления.


Первый житель в Аржаном был Сийла [Силантий].

Откуда он пришелнеизвестно, не помнят и не говорят об этом.


В нашем поминальнике первое имя Силантий.


Его сын был МаркМарк Силыч.


Отсюда произошла наша фамилияМарков.


Сын Марка был ИванИван Маркович, сын Ивана был РийгоГригорий Иванович, сын Рийго был ОндрейАндрей Григорьевич, мой отец.


Он прожил семьдесят с лишним лет, мало-мальски знал грамоту.


У него были записаны имена: отца, дедов и прадедов.


Он говорил, что первый житель в Аржаном был Силантий, а потом деревня стала расти.


Сначала застроилась слобода к солнцу фасадом.


Из Ососья переселилась семья.

Потом братья Терентьевы приехали издалека, со стороны Мурмана, они бежали сюда, в чем-то (‘за какое-то дело’) провинились (‘попали’).


За ними гнались, но не могли поймать, они сумели убежать с семьями.


В деревню попросились у мужиков, очень просились: «Признайте своими деревенскими».


Деревня приняла (‘приняли’) в качестве своих.


Еще говорили, что они откуда-то «из озера поднялись».


Их детей другие дети дразнили: «Ох ты, из озера поднявшийся!».


Из рода, Терентьевых теперь в деревне два дома, а еще два дома уехали жить в Академическоена станцию за [Вышним] Волочком.

Сейчас деревня в два ряда, сорок домов.

Мне уже семьдесят первый год, я Петр Андреевич.


У меня сын Ваня, ему уже сорок лет.


Мой Иван Петрович – [представитель] седьмого поколения их жителей Аржаного.


Часто бывали пожары

Колхоз был организован, как и в других местах.

Сначала вошли [в колхоз] тридцать домохозяйств, остальные еще немножко воздерживались.


Теперь председателем [работает] ямнинский мужикОвчинников Иван Алексеевич.


Наш колхоз был очень богатый, ни в чем не нуждались.


Хлеб-кормилец на наших полях растет хорошо.


В наших местах деды вспоминали времена литвы.

Литва прошла по нашей местности, проходила по деревням.


Редко какая деревня осталась не тронутой литвой.


Говорили, Забрусье да Береговая из известных здешних деревень [остались не тронутыми литвой].


Литва поубивала народу.

Мужики с топорами встречали их.


Насмерть дрались.


Рядом с Аржаным есть кладбище, так и проходит два ряда [могил].


В прошлом году, говорили, начали песок возить, да оставиличерепа стали появляться.


Как говорят, так и есть: около [деревни] Дудки на берегу горой [возвышается] также кладбище.


Берег реки подмывает водой, выступают человеческие кости.


На Ососьенской горе также похоронены [люди].


Литва отбирала добро и скот, очень грабила [народ] и обижала, в гóре загнала народвсе еще вспоминают, как дурной сон.


Наши отцы вспоминали войну с Турецкой землей.

Говорили про Суворова.


Пленных было завезено, полные гумна были.


Потом их куда-то угнали.


Крепостного права в нашей деревне, в Ямном, в Винже, не было.

Наша мать была взята из Плоскогосемь верст [отсюда] расстояние.


У них был помещик Сназин, в Лопакове (отсюда восемь верст) был помещик Макаров.


Мама рассказывала, как жили при помещике.


Четыре дня работали на помещика (‘работали боярщину’), два дня на своем поле.


Очень своенравный был помещик Сназин, много о нем говорят и сейчас еще, не надо бы тебе обо всем и рассказывать.


Люди перекрестились, когда пало крепостное право (‘барщина’) и стала воля.


На моем веку большая перемена в жизни была, была революция.

Вот где было диву, когда царя свергли.


Разве можно было подумать об этом!


Как только сумел это сделать Ленин, вот башковитый был человек.


Карасев Миша, из Ососья, стоял в почетном карауле, когда Ленин говорил с броневика по возвращении из Финляндии.


Как он [Ленин] сказал, так и стало.


Люди пришли по домам.


Земли опять разделили, землемер приезжал (‘был’).


По-новому стали жить: век жививек учись.