L’esovik vei poigzen
карельский: собственно карельское наречие
Дёржанский
Meil’ l’esovik vei poigzen, kolmašvuad’zen poigzen, i myw n’el’l’ päivii händäh emm l’öwdännyn. A kaik d’eskat’ n’iken ei viär’, št ei ol n’i l’esovikkuw, eij ol n’imid. Ka n’el’l’ännell päiväl’l’ l’öwd’im hänen šuašt, i značit kahekšan virštu šua om meil’. L’öwd’im hänen elošš, kyžyim: "Mil’l’ šilm šyät’ettih? Da! Ken šiwn otti?" - "Ukk, ukoll ol’ vakk piäšš i ka miwn tänn i toi". - "A mil’l’ hin syät’?" - "Šitall, l’ehmän šitall kuivall, l’epoškall šyät’". Ka šantah, eij ol l’esovikkoi ed iz’än’d’i mečän. A iz’än’d mečän on i s’eičas on.
Ušto lašta hawkuttih?
Nu vain ožawduw šanu "prokl’toi", abezatel’ täm l’iänöw i lapš kadow, i viijäh.
Пунжина Александра Васильевна
Лесовик увёл мальчика
русский
У нас лесовик увёл мальчика, трёхлетнего мальчика, и мы не могли найти его четыре дня. А видишь ли, никто не верит, что ни лесовика и никого нет. А на четвёртый день нашли его на болоте, а болото – в восьми километрах от нас. Мы нашли его живым-здоровым, спросили: "Чем тебя кормили? Кто же тебя взял?" – "Старик, у старика на голове лукошко было, вот он меня и принёс сюда". – "А чем он тебя кормил?" – "Навозом, сухим коровьим навозом, лепёшками кормил". Вот говорят, [что] нет ни лесовика, ни хозяина леса. А хозяин леса есть и сейчас.
Ребёнка, наверно, обругали?
Ну, случись только сказать "проклятый", это обязательно получится: ребёнок пропадёт, его уведут.