ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Oli ennein ukko da akka

Oli ennein ukko da akka

карельский: собственно карельское наречие
Тунгудский
Oli ennein ukko da akka. Suadih hyö poiga. Ukko kuolou, akka jiäy poijan kera elämäh. Kažvatti poijan da työndi töih gorodah. Poiga työššä oli kolme vuotta: šai yhet vuattiet piällä, a rahua šai vain yhen kuldazen viizirubl’azen, muuda ei. Tulleššah hiän toi tyhjiä kančervobantkoja värčillizen. Romahutti ne karžinan pohjalla, kuin rahašäkin.
A hänellä himottau toizešta talošta naija rikaš tyttö. Työndäy muamoh talošta käymäh puolipuudahista: "Šano, jotta poiga tuli gorodašta, en tiijä midä merkkuau". Akka toi žen aštien, a poiga šolahti žen kera karžinah, kaivo šinne hauvan. A toizen talon ukko tuli kuundelomah peitočči, jotta midä hiän mittuau. Kuundelouniin kuin rahat helättäis. A poiga karžinašša purkkija haudah lykkiy. "Äijä on d’engua kehnolla, kolme vuotta oli šielä", – duumiu ukko kuunnelleššah.
Poiga nouzi karžinašta, ando mittuanda-aštien muamollah da kiinnitti žen pohjah ainuon viizirubl’azen.
Vie že aštie, šano äijä passibuo, muuda ni midä elä virka, – šanou poiga muamollah.
Ukko šanou akallah, kun poijan muamo oli lähten:
Mäne, kačo aštiešta, midä hiän on merkinnyt.

Akka mänöy, kaččou, ga mitan pohjašša viizirubl’ahine:
Ga d’engua on merkannut.
Pohjah on puuttun viizirubl’ahine.
Šilloin pidäy tytär šuattua hänellä miehellä, – šanou ukko, – kun noin äijän toi d’engua. Kučumma huomena tänne.
Huomenekšella akka mänöy kuččumah. Šanou: "Terveh teilä"! A poiga oli männyt meččäh koiran kera. Šanou poijan muamolla:
Kun Van’ka tulou mečäštä, ni tulgah paikalla meilä käymäh.

Kun Van’ka tuli mečäštä, šanou muamo:
Van’ka, šilma kučuttih toizeh talon paikalla, kun tulet.

Van’ka otti da šuoriudu hyvih vuatteih. Mäni šinne, ga šielä samovuara keitetty, Van’ka šyömäh issutettih. Istuuvuttih juomah, paistih šidä-tädä, a tuatto i šanou:
Etgö šie miun tytärdä ottais miehellä?

Van’ka šanou:
Ei hiän vet’ miula lähe, kun mie olen paha da vielä leškiakan poiga.

Lähtöy, koz’z’o šie vain händä.
Juodih, šyödih dai lähettih bes’s’odah tytön kera. Poiga šanou tytöllä:
Etgö šie tule miula miehellä?

Tyttö šanou:
Tule huomena, nin tulen.

Huomena illalla poiga i tuli. Tuaš händä juotettih da šyötettih. Tuaš tuatto tyttyö tariččou. Vuidittih bes’s’odah. Poiga šanou tytöllä:
Mäne šie tuattoš luo, andakkah miula kakšišadua rubl’ua d’engua häiksi.
Miula kun on d’engat pandu haudah, ni en kehtais ruveta kaivamah. Vielä sussiedat viijäh.
Tyttö mäni, kyžyy. Tuatto šanou:
Annamma, miksi emmä andais.
Kyllä hiän toičči makšau.
Ando d’engat, da laški talohoš häidä pidämäh.
Šiidä kun d’engat otan hauvvašta ni šiidä oššan šuuren kojin, – šanou poiga.
Hiät piettih da mändih kodih elämäh. Poiga lähtöy meččäh, muamo-akka tyttären luo toizeh kyläh, a moržien jiäy yksinäh kodih. Tulou pappi moržiemen luo, šanou:
Etgö šie milma ota druugukši?

En ota. Annahan mie enžin kyžyn Van’kalda, kun kodih tulou.
Elä šano hänellä, vet’ miun dai šiun tappau, – šanou pappi da lähtöy pois.
Kun vain pappi kergii lähtie, šilloin tulou diekka:
Oi, – šanou, – N’ura, kun mie šilma äijäldi šuvaičen!
Ota milma druugukši.
En voi ottua. Anna Van’kalda kyžyn, kun mečäštä tulou.
Elä šano, miun dai šiun tappau, – šanou diekka da kiirehäizeh lähtöy.
Tulou Van’ka, da hänellä i šanou N’ura:
Vot, miula kakši druuguo kävi pyrgimäh.

Van’ka šanou:
Šie kuču enžin yhtä, käšše tuuva šada rubl’ua rahua, šäkki vehnäjauhuo da muuda.
Šiidä toista.
Toizena piänä tuli pappi. Kyžyy:
Šanoitgo?

Engo hot’! Kuule vain, tuo šie šada rubl’ua rahua, rengi voida, šäkki vehnäjauhuo, šokerie.
Da pappi läksi käymäh. Mäni da toi teräväizeh. Ruvetah perttie lämmittämäh, olad’d’ua paistamah. Moržien šanou:
Van’ka tulou kahen tunnin piäštä.

Paisto olad’d’at. Kun vain ruvettih juomah, N’ura šanou da kačahtau kelloh:
Mäne, pappizen, pois, paikalla tulou Van’ka, molemmat tappau.

Pappi kiirehäizeh lähtöy. Ei kerinnyt ni čaškua čaijuo juuva. Tulou diekka. Dai hiän kandau koistah rahua da kaikkie hyvyyttä.
Kahen čuassun piäštä Van’ka tulou.
Tuaš, kun vain ruvettih juomah, ga N’ura i šanou:
Čuassut jo mändih, seičas tulou ukko mečäštä.
Tule huomena aivombah.
Diekka pois. Ukko i tuli. N’ura hänellä kaikki näyttelöy, midä šai.
Huomena vielä luvattih tulla.
Ukko tuaš meččäh lähtöy. Dai pappi tulou:
Šanoitgo ukollaš?

En šanon ni midä.
Ruvettih olad’d’ua paistamah da perttie lämmittämäh. A Van’kalla oli čuralla luajittu siira. A ukko, Van’ka, ei männytkänä meččäh. Rubei buitto humalah. Kun ruvettih čaijuo juomah, hiän sinčoišša möläjämäh.
Kedä ollou pertissä, kai tapan!
Akka i šanou:
Kunne sie pappi rukka šuat?
Jakšauvu da pane vuattiet krovatin alla, a iče šeizatu čuučalan reunah.
Tuli izändä, karjuu:
Akka, ongo kedä druuguo šiula?

Ei olei kedä.
Van’ka kaikki kaččelou da buitto ei ni huomua pappie. Lähtöy da mänöy podvalkalla. Tulou diekka. A pappi šeizou da varajau. A N’ura diekan kera juomah. Šanou:
Nyt kun juomma da šyömmä, nin muata i rubiemma.

Tuaš Van’ka sinčošša möleydy. Diekka hädäydy:
Ga minne mie nyt?

Jakšauvu, pane vuattiet krovatin alla, da iče mäne čuučalah šeizomah. Ei koše. Čuučaluo hiän šuvaiččou.
Dai mäni diekka šinne. Tuli Van’ka kirvehen kera, kaččelou joga paikan, buitto ei nii midä nähnyt. Van’ka rubieu N’uran kera čaijuo juomah. A kyläldä kuuluu huuvanda:
Arhirei tuli!
Arhirei tuli! Missä on pappi da diekka?!
A diekka da pappi ei ruohita lekahtua. Ečitäh pappie. Papin akka joga talossa juoksendelou. Tulou Van’kan taloh. Hyö čaijuo juuvah, voirengit stolalla.
Eigo ole pappie teilä?
Ei ole.
A mistäbä työ voida šaitta?
Meilä lehmä kando, nin voida rubei lypšämäh, – šanou Van’ka, a N’uralla šanou:
Šie mäne teräväh pois pertistä.

Papin akka šanou:
Myögyä työ miula že lehmä, äijän makšan.

Emmä lehmyä myö, ga važazen voimma myyvä. Andanet viizikymmendä rubl’ua d’engua.
Ga buitto en anna.
Da d’engat stolalla heittäy. A Van’ka avuau keški oven, tembuau papin akan krovatilla da rubieu hänen kera muata. Pappi nägöy kaiken, no ni midä ei kergie virkkua. Papin akka hyppyäy da juokšou pois. Kun oli vain ruvettu čaijuo juomah, tulou diekan akka:
Ettägö diekkua ole nähnyn?

Emmä ole.
Mistä teilä näin äijä voida?
Ga miän lehmä lypšäy pal’l’ašta voida.
Ettägö myö miula?
Emmä lehmyä myö, ga važan voimma myyvä.
Akka heittäy viizikymmendä rubl’ua d’engua stolalla. N’ura läksi pois pertistä. Tuaš Van’ka oven avai, šieppai diekan akan krovatilla. Tuaš diekka ni midä ei voi virkkua. Akka hyppäi da läksi juokšomah. Van’ka kirjuttau kirjapalazen da lyöy žen veräjällä: "Täššä talošša luajitah čuučalua". Arhirei lähtöy iče kylyä myöten pappie da diekkua eččimäh. Kun tulou pihalla, kaččou pihalla, kaččou kirjapalan dai tulou perttih. Šanou:
Miula himoittais nähä šiun čuučaloja.

Ga näytämmä.
Van’ka mänöy, voijattau papin da diekan nävöt novella, jotta arhirei ei tundis. Arhirei avai oven da šanou:
Mie oššan hiät.
Ga mintäh heilä häpiet riputah? Tuo keškimäine ois hyvä.
Ga mie heildä ne pois leikkuan, – šanou Van’ka da rubieu veistä hivomah. Hivou veičen.
A pappi da diekka pölläššyttih: "Pidäy meilä täštä hoš kuin piäššä". Dai ikkunašta hypättih da juoššah alačči kodiloih. Papin koissa akka da arhirei pölläššyttih, eigä tahota laškie šiämeh. No lašetah da tunnetah, jotta pappi da diekkahan ne ollah.
Midäbö työ šinne mänittä?
A hyö ei virketä i midä. Šanotah, jotta Van’ka heilä niin ruado, muuda ei. Arhireikana ei ruohtin männä čuučeloja käymäh. A Van’ka makšo apellah d’engatvelata iče piäzi hyvin elämäh.

[Чучела]

русский
Были раньше муж и жена. Родился у них сын. Муж умирает, жена остается с сыном жить. Вырастила сына и отправила в город на работу. Парень работал три года: заработал только одежду на себя, а денег получил только один пятирублевый золотой, больше ничего. Принес с собой мешок пустых консервных банок. Грохнул в подполье, как будто мешок с деньгами.
А ему хочется взять за себя богатую девушку из соседнего дома. Посылает мать в тот дом за полупудовой мерой:
Скажи, что сын приехал из города, мол, не знаю, что меряет.

Мать принесла меру, а сын спустился в подполье, вырыл там яму. А хозяин соседнего дома пришел украдкой подслушать, что он меряет. Слушаеткак будто деньги звенят. А парень в подполье консервные банки бросает в яму. "Много денег у черта, ведь три года был там" – думает старик, подслушивая.
Парень поднялся из подполья, дал меру матери и засунул в утору единственный пятирублевый.
Отнеси эту меру, скажи большое спасибо, больше ничего не говори, – говорит парень матери.
Старик говорит своей старухе, когда мать соседнего парня ушла:
Поди, посмотри меру, что он мерял.

Старуха идет, смотритна дне меры пятирублевый.
Видно, деньги мерял: ко дну пристал пятирублевый.
Тогда надо дочь за него выдать, – говорит старик, – коли у него так много денег. Позовем завтра к нам.
Утром старуха идет звать. Говорит: "Здравствуйте"! А парень в лес ушел с собакой. Говорит [старуха] матери парня:
Когда Ванька придет из лесу, то пусть сразу же зайдет к нам.

Когда Ванька пришел из лесу, мать говорит:
Ванька, тебя звали к соседям сразу же, как придешь.

Ванька взял да одел хорошую одежду. Пришел туда, а там самовар уже готов. Ваньку посадили кушать. Сели пить [чай], поговорили о том о сем, а отец [невесты] и говорит:
Не возьмешь ли мою дочь за себя?

Ванька говорит:
Она ведь за меня не пойдет, потому что я не хорош, а к тому же сын вдовы.

Пойдет, ты только посватайся.
Попили, поели и пошли на беседу с девушкой. Парень говорит девушке:
Пойдешь ли за меня замуж?

Девушка говорит:
Приходи завтрапойду.

Вечером на другой день парень и пришел. Опять его поили и кормили. Опять отец предлагает дочь [в жены]. Пошли на беседу. Парень и говорит девушке:
Иди ты к отцу, пусть он мне даст двести рублей денег для свадьбы.
У меня деньги зарыты в яму, так не хотелось бы раскапывать. Еще соседи утащат.
Девушка пошла, попросила. Отец говорит:
Дадим, почему не дать.
Он после отдаст.
Дал деньги и пустил в свой дом свадьбу играть.
Потом, когда деньги выну из ямы, куплю большой дом, – говорит парень.
Справили свадьбу и ушли в дом мужа жить. Муж отправляется в лес, свекровь к своей дочери в другую деревню, а молодуха остается одна дома.
Приходит поп к молодухе, говорит:
Не возьмешь ли ты меня в дружки?

Нет. Подожди, сперва спрошу у Ваньки, когда придет домой.
Не говори ему, ведь он и меня, и тебя убьет, – говорит поп и уходит.
Как только поп успел уйти, тут же приходит дьяк:
Ой, Нюра, – говорит, – как я тебя люблю!
Хочешь, буду твоим дружком?
Не могу обещать. Дай у Ваньки спрошу, когда из лесу вернется.
Не говори ему, меня и тебя убьет, – говорит дьяк и поспешно уходит.
Приходит Ванька, Нюра и говорит ему:
Вот, ко мне двое приходили проситься в дружки.

Ванька говорит:
Ты позови сперва одного, вели принести сто рублей денег, мешок пшеничной муки и еще что-нибудь.
Потом второго [позови].
На второй день пришел поп. Спрашивает:
Сказала ли?

Нет, что ты! Послушай, только принеси сто рублей денег, ведро масла, мешок пшеничной муки, сахару.
Поп и пошел за этим. Сходил и принес быстренько. Стали печку топить, оладьи печь. Молодуха говорит:
Ванька придет через два часа.

Испекла оладьи. Как только начали пигь [чай], Нюра посмотрела на часы и говорит:
Уходи, батюшка, сейчас придет Ванька, обоих нас убьет.

Поп поспешно уходит. Не успел даже чашки чая выпить. Приходит дьяк. Он тоже приносит из дому денег и всякого добра.
Через два часа Ванька придет [говорит молодуха].
Опять, как только начали пить, Нюра и говорит:
Время уже прошло, сейчас муж придет из лесу.
Приходи завтра пораньше.
Дьяк ушел. Муж и приходит. Нюра ему все показывает, что достала.
Завтра опять обещали прийти.
Муж опять уходит в лес. Приходит поп:
Сказала мужу?

Ничего не сказала.
Начали оладьи печь и печку топить. А у Ваньки в углу было сделано чучело [скульптурное изображение святого]. А муж, Ванька, и не ушел в лес, притворился будто бы пьяным. Когда [поп с Нюрой] стали чай пить, он начал в сенях шуметь.
Всех убью, кто в избе!
Жена и говорит:
Куда же ты, батюшка, денешься?
Разденься и положи одежду под кровать, а сам встань рядом с чучелом.
Пришел хозяин, кричит:
Жена, у тебя тут дружки есть?

Нет никого.
Ванька оглядывает все кругом и будто бы не замечает попа. Поднимается на чердак. Приходит дьяк. А поп стоит и дрожит от страха. А Нюра с дьяком чай пить. Говорит [дьяк]:
Теперь как попьем и поедим, спать ляжем.

Опять Ванька в сенях зашумел. Дьяк испугался:
Куда же я теперь?

Разденься, положи одежду под кровать, а сам становись рядом с чучеламине тронет. Он любит чучела.
Дьяк и встал туда. Пришел Ванька с топором, во все места заглядывает, будто ничего не видит. Ванька начинает с Нюрой пить чай. А в деревне кричат:
Архиерей приехал!
Архиерей приехал! Где поп и дьяк?!
А дьяк и поп не смеют пошевельнуться. Ищут попа. Попадья в каждый дом забегает. Приходит в дом Ваньки. Они чай пьют, ведра с маслом на столе.
Попа нет у вас?
Нет.
А где вы масло достали?
У нас корова отелилась, так маслом доиться стала, – говорит Ванька, а Нюре говоритты выйди из избы поскорей.
Попадья говорит:
Продайте вы мне эту корову, я дорого заплачу.

Корову не продадим, а теленка можно продать, если дашь пятьдесят рублей денег.
Будто уж не дам!
И деньги бросает на стол. А Ванька открывает смежную дверь, хватает попадью и ложится с ней спать. Поп видит все, но ничего не может сказать. Попадья вскакивает и убегает. Только начали пить чай, приходит жена дьяка:
Дьяка не видали?

Нет.
Откуда у вас столько масла?
А наша корова чистым маслом доится.
Не продадите ли мне?
Корову не продадим, а теленка можем продать.
Жена дьяка бросает на стол пятьдесят рублей денег. Нюра выходит из избы. Ванька опять открыл дверь, схватил жену дьяка и на кровать. Дьяк опять ничего не может сказать. Жена вскочила и убежала. Ванька пишет записку и прибивает ее к воротам: "В этом доме делают чучела". Архиерей идет сам по деревне искать попа и дьяка. Заходит во двор, смотрит, видит записку и заходит в избу. Говорит:
Мне бы хотелось посмотреть твои чучела.

Можно показать.
Ванька идет, мажет лица у попа и дьяка сажей, чтобы архиерей не узнал. Архиерей открыл дверь и говорит:
Я куплю их.
Но почему у них срам висит? Этот средний хорош.
Я могу отрезать у них, – говорит Ванька и начинает точить нож.
Наточил нож. А поп и дьяк испугались: надо отсюда как-то уйти. И выпрыгнули в окно и голые бегут по домам. В доме попа попадья и архиерей испугались, не хотят даже пускать в дом. Но все же впускают и узнают, что это поп и дьяк.
Зачем вы туда пошли?
А они ничего не говорят. Говорят, что Ванька с ними так сделал, больше ничего. И архиерей не смел идти за чучелами. А Ванька выплатил своему тестю долг и сам хорошо зажил.