Sv’atka-aigah gadaijah, gadaijah
карельский: собственно карельское наречие
Толмачевский
Sv’atka-aigah gadaijah, gadaijah. Männäh kylyh, kylyn pyyhitäh, a rikkazet ne otetah tuuvah potokan alla pannah. Jalloilla šeizauvutah ših dai kuunellah, missä päit’en paissah. Missä päit’ lienen miehellä, šielä päit ruvetah pagizemah i laulamah. Missä päit’ mie miehellä olen, šielä päin briha laulo, rikkazilla šeizoin nin, i svistaičči. Mie niin i šanoin što missä päin mie lienen, šielä päin i laulakkah.
Briha kuundelemašša oli, sluužibah hänellä pidi männä, nin ambu. Otettaneh miun sluužimah, nin ambukkah, nin vähäzeldi edizeh ambu. A šidä šanou: "Midä žaleičet porohua, taigua enämmäldi!" Nin ves’ma äijäldi ambu. Šidä oli zirkaloh kaččomašša šinä že ildana. Zirkaloh mändih kaččomah, nin ištuu ves’ma jo hyvissä kartussiloissa piisari stolan tagana, hänellä že i nägyy. Tuli kodih dai šanou: nu tua kartussi kuin liennöy sluužibašša, nin lieu ves’ma šoma kartussi. I piisarina i oli sluužibassa. Hänellä ves’ma hyviin kuulu nagole. Kuulu i nägy.
Во время Cвяток гадают, гадают
русский
Во время Cвяток гадают, гадают. Идут в баню, подметают пол, а соринки эти приносят и высыпают под стреху. Встают на это место ногами и слушают, в какой стороне разговаривают. Где замужем будешь, оттуда будет слышна речь и пение. Куда меня замуж взяли, там парень пел, на соринках стояла так, и свистал. Я так и сказала, что где замужем буду, там пусть и поёт.
Парень слушал, ему на службу надо было идти, так стреляло. Если меня призовут на службу, пусть стреляет, и сначала немного выстрелило. Он и говорит: "Чего порох жалеешь, грохни сильнее!" И очень сильно выстрелило. Потом в тот же вечер он смотрел в зеркало. Пошли смотреть в зеркало, так сидит писарь за столом в очень хорошем картузе, он это и увидел. Пришёл домой и говорит: ну, если на службе будет тот картуз, то будет очень красивый картуз. И писарем и был на службе. Он всегда очень хорошее слышал. Слышал и видел.