ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Тata oli ylen šuutkas mies

Тata oli ylen šuutkas mies

карельский: ливвиковское наречие
Ведлозерский
Meijän tata oli ylen šuutkas mies i ainos midätahto sie toine tostu kiusaittih sie. No, a eihäi kaikin rahvas ellendetty nečidä kiusandua. Toiči voidihgi tuskevuo. No, sit mama ainos hyppäi händy, etо, hot' polotencal:
Ga Miša, suat!
Heitä, velli, ristikanzu ei nimidä ved' nečis toimita, − sanou. Tuskevuu, enämbi pertih ei tule.
Nu, a vellekset oldih kai, konešno, moizet šuutkahizet. Meijän dädä, se papan vahnembi velli, keskimäine. Häin ainos, nenet smuuttupäivät oli, sit turkin muurin kiändäy, pertih tulou, sit lapsii meidy sie karkottelou, varaittau, no. I dädä Van'a, vahnin, rissä se. Se tože oli, no häin oli enämbäl moine ravei da sit strogombi. No muga ainos irvistettih, ainos irvistettih.
No, a tata kerran katkai jallan i sie nuori oli, naverno, myö sie pienet olimmo. Sit mama meijän jättäy kodih meijät, kolmei hänen kel sie. Häin sie nouzi päčil, istuu, jalgu gipsas.
Lapset, tulguas tänne! Minä ščas teile ozutan kanan maiduo.
Myö sinne tungevuimmo päčil. Päčči suuri. Istummo sie. Häin sanou:
Toko vai ei pie itkie, eiga ei kanan maiduo rodei.
Značit etto näi da ni opi.
Dai myö sie:
Emmo, emmo, tata, ozuta, ozuta!

Andua tänne sormet.
Mittuinebo?
Čagaraizet, čagaraizet značit.
Annammo sie sormet. Häin, kehno, näpistäy. Näpistäy muga, što kyynälet-pizarehet nostah, nu. Myö sie Tan'an kel tirpammo, tirpammo, a Gal'a pikkaraine. Se itkuh. Tata sanou:
Nu vot, ei ni nygöi niken näi da ni opi nečidä kanan maiduo.
Mikse Gal'an päčil nostitto? Gal'ahäi itkun kel kai dielot netäs meile rikoi.
Mama sie tulou, sanou:
Kehno, Miša, ščas otan ufatkat, lähtet päčilpäi nečie.

Nu vot ne, nengoine priičču hänen kel. No konzu midä häin, nečidä, meile sie iluo natrovi.

Мичурова Надежда

Папа был очень шутливый мужик

русский
Наш папа был очень шутливый мужик, и постоянно чего-нибудь там друг над другом подшучивали. Но, а не все же люди понимали этих шуток. Иногда могли и рассердиться. Но тогда мама всегда бросалась его, это, хоть полотенцем:
Но, Миша, получишь!
Перестань же, человек ничего ведь в этом не понимает, − говорит. Рассердится, больше в дом не зайдет.
Ну, а братья были все, конечно, такие шутливые. Наш дядя, это папин старший брат, средний. Он постоянно, эти дни ряженых были, так тулуп перевернёт на изнанку, домой зайдет, потом детей нас там пугает, стращает, но. И дядя Ваня, самый старший, крёстный тот. Тот тоже был, но он был больше таким справным и еще построже. Но так постоянно хохотали, постоянно хохотали.
Ну, а папа однажды сломал ногу и тогда молодой был, наверно, мы тогда маленькими были. Тогда мама наша оставляет дома нас троих с ним там. Он там забрался на печку, сидит, нога в гипсе.
Дети, идите-ка сюда! Я сейчас вам покажу куриное молоко.
Мы туда залезли на печь. Печка большая. Сидим там. Он говорит:
Только вот не нужно плакать, иначе куриного молока не будет.
Значит не увидите и не попробуете.
И мы там:
Нет, нет, папа, покажи, покажи!

Дайте-ка сюда пальцы.
Какой?
Мизинцы, мизинцы значит.
Даём там пальцы. Он, чёрт, щипает. Щипает так, что слёзы-капельки подступают, ну. Мы там с Таней терпим, терпим, а Галя маленькая. Та плакать. Папа говорит:
Ну вот, и теперь никто не увидит и не попробует это куриное молоко.
Зачем Галю на печь подняли? Галя ведь со слезами все дела здесь нам испортила.
Мама там заходит, говорит:
Чёрт, Миша, сейчас возьму ухваты, вылезешь с печки оттуда.

Ну вот, такая беда с ним. Ну, когда что он, это, нас там на веселье подначивает.