VepKar :: Texts

Texts

Return to list | edit | delete | Create a new | history | Statistics | ? Help

Kut endo tegüudihe taukhun

Kut endo tegüudihe taukhun

Veps
Central Eastern Veps
Semendoudihe ningimad sured kanzad da bahatombad rahvaz ka äjän, sured zapol’kad.

Sügüz’ tulob, rahnda ii ehtkįi, a paukata, näged sina, skupad oma, paukata ka tariž äi paukad antta da hät’k vüu liibau sötta.

No, keratas döočkid, kümnen’ da mest keratas päivaks, pühänpäjän taukhun tehtas.

Homesuu hiid’ murgn’uu söttas, zapol’kale vedas i kaiken päivän rahnotoittas.

Raukad sihesai staraišois rahnda-se ka naku kaik näuktudas, söda-se tahtoidas. Erasuu sirp-ki kädos ii vända, a ižand dumaib: vįgadain’, hät’kemba en söta.


A rahng’au lähtob toižhe bokha, rahnoi söda tahtoib, ka hänou ii rahnoind meles, sönd meles.

Nu muigištoudas modou , pajad hiittas sidä, a muga ka pajatadas rahndes artel’uu da veselišoi döočkad.

Long’uu söttas četire da tri časa, nece samį aigaliine longi tri časa, no a ehtha lähtob päiväine ka long’uu söttas.

Potom rahnotoittas ehtkošt ka ii näguška sirpid’ čokaita. Ningimaha pimedahasai döočkad neno rahndas.

Tuloba nečhe ižandaha mužikaha užinalo.

Užinoitas, sigau eras sötab hüvin’, eräs sötab väl’l’au, hondošti, habi kuverznijau surustoitab, miččenijan grivennikan päivaks tačib, sitcovijan paikäižen ostab dai naku siniiž, päiv rahndut-ki, a hänolo tariž ičezo kanzau käuda nečile zapol’kalo čeli ku aigad.

Zavottihe stroidakse, rahvast paukata, ka tariž pauk hüvä antta, miše ii voikaižihezoiš.

Keratas taukhun, mužikoid’ da prihid’. Keratas, mecha veb nece ižand.

Valitas sigau pardod.

Mijau igan-ki kaiken mecad om äi. Dai hüväd pardod, hongad.

Nügut’-ki nakkau kahcan da kümnen virstan tagapäi kuivid’ hongid’ vedotas.

Neno rahvaz pilitas päiväiči pertile čelijalo mecan.

Toižuu piihäpääu möst-k’o taukhun tehtasvedada regil’ i potčumkoil’ nenod pardod.

Ajetas möst-g’o neno-že rahvaz, todas hiile.

No, sötoudihe kerdan homesuu, a toižen ehtkoižuu, kormanaha anttas kahnakon koriškon bude päivaks, ka nolaudad, a ii ankoi, ka slinad-se laindelod bude ii kuinu vuus’o slin sus ka.

Ninga pidetihe.

Mina iče kävelin’ vüu naku edoližuu aigau-se ka muštan vähäižen, ka oudihe vüu man’orad-no.

Potom hän otab stroimaha rahvast ningažo, kahcan mest hän otab päivaks.


Varastab pühänpään, tegeb taukhun. Muga vet’ gesli otta soumaha nel’ mest, nel’l’alo soumalo nu ka linneb hänlo kalliž da ubįtk tulob, a side pol’zuiše odv’ombau-se ka kebnemba sauvose da stroišeb.

Otab neniže rahvast, kahtolo strubalo hän zavodib, struban sauvob; ühted karzn’an saudas, a toižed saudas pertin’.

Saudas ninga naku päivan čelijan mest kahcan. Hän möst hiid’ murgn’uu sötab, da kesked päivad hänlo huiged tegeso, miše ii sötta-se nikut. Kuverz’nijan surustoitab da užinau möst sötab da grivennikan tačib.

Hän kaks’ kerdad, kuume keradab ninga mužikoid’, kacud pert’ g’o vaumiž.

Samaut’ nüt’kitas iče sigau, samlon vedab nece ižand, samaudamha kucub nel’ mest, l’ibo vižgäižen, kuz’g’aižen, päiväiči samautas necen pertin kaiken.

Eraz ristit om pahoin’ skup, sötta-ki ii rači, ka samautes pandas kivid’ samloiden allo, miše oliiž vilu pert’.

Mijau-ki naku nečis pertiižes oma(kived) ii ištte parz’ pardho da samaut’ ii kingita, sormed mülütas, naku hiita špalerad ka sormed mülütas, käzi mülüb, nu ka nece razve läm’-se linneb.

Nece skupad rahvaz ka ninga niile stroitihe, kudamb ii račnu pahoin’ sötta radnikoid’, a kudamb rači sötta nu i rahvaz pandihe vägen hüvän, hüväu melüu kaik kut hiile tariž ka ninga i ratihe-ki hüväšti, samautihe plotnas, miše oliiž läm’.

Nu pertin’ samautihe, katus katta.

Tösuid’ vestmaha ottas mest kuume da nel’, kudamb tarkemba näd vöstab.

Norašt’me mustame vöstuudihe. Znaman znam’atas da tösud vösttas gorbušid’.

Vöstta hotk om katus, tösuu katuudihe ka.

Kokoroid’ kaidas kuricoikš, gürikoid-ne. Išktas dai räusthan pandas pidustin’ i katuson kattas tösuu.

Nece pert’ g’o linneb vaumiž.

Nügute рäč panda.

Päč gesli panda, kezau naku nečuu aigau, ijun’uu, nečuu kuu läm’ aig oleskel’.


Täuvoduu ningitte kuter’ma, kuti pakaine ka, ragištme, a siloi lämäd oudihe kevadod.


Savihaudad mijau naživaiše-ki nakkau.

Saved kaidas, makhaz ningitte savi-ki, a sidi-ki peskaine ningitte henoine, g’augoil’ pekstas, pekstas sigau mest kuume hot’ nel’.

Küu kanz om sur’ ka hotkas peksab, hüvin’.

Ningitte kova tegese savi-se, potom čapetas.

Ningimat stolad laditud laudoišpäi, tösuišpäi, nel’ da viž tösud pandud pit’kau pertin piččuu.

Püudos nece om mijau naku tanhoiden taga gomn’oil’.

No, potom kirpic’oid’ čaptas.

Kirpic’an surtte ningitte formaine kuti, laudaižišpäi tehtut.

Nu, nened kirpic’ad šlibgutadas, üks’ saven täputap, kolotib ningimau kolotuškau, pal’l’au, katkau kataib, miše plot'ašti oliiž, kirpic’an sankte, a toine šlibgutab čapta, tol’ko maihutab čapta, kuumanz’ panob päčin’ sihežo, kus hän radab, i rohlašti panob; kahtuu kirpic’au pandas, kuum’uu kirpic’au pandas, näd kirpic’rädud-no, miše hän kuivaiž pahemba.

Päiväižuu kuivab.

A pälo pandas katusudon vihman täht’-se ülähäli ninga, i tehtas lämoin’.

Ezmäi kuivatas, miše kirpic’ad ii haugetaiž.

Potom žaruu puuttas.

Nece kirpic’aine tegese ani keloine.

Mina muštan hüvin’ necen ka radon.

Kuivaine ningitte, kebn, vahv, hüvä, tegese kirpic’aine.

Potom neno kirpic’ad vedotas kodihe i päčin’ pandas-ki kirpic’oišpäi.

Päčnik panob päčin’.

Hüvälo ižandalo da päčnik gesli tark putub, panda mahtab hüvin’, ka panob päčin’ hüvän, a skupalo ristitulo ka prigutkoid’ vüu sanub, saun vüu tegeb, ka ii veda irdalo, a tuloškap sau pert’he-ki.


Naku Serg mijau panol’ päčid’ ka venäks prigudkan-se sanub.

Ištuso stolan taga, hän tämbäi päcin’ pani, homen homesuu tuli i möstki hänlo iile rümkad vinad valotut.

Endo vet’ sorokovušk oli vinad kalliž.

Sorokovušk osta vinad päčnikalo, ka hän panob siniiž päčin’ pahoin’ hüvän, a vet’ enččed oudihe skupat ka.

Gesli rümkad vinad toižuu homesuu hänole iile, hän sanup-ki ižandalo, stolan taga ištusoiš da: «Emagad-se ka hüväd, a ižandau ka nimida tuukud iile päs, iče hän sid’, a por’atk pahoin’ hond, ii stoi nimida; emagoile tariž žar, a ižandalo tariž sau».


Kaig’aidab sanuda, eraz ižand dogadib, min- täht hän necon sanui, a eraz emag dogadib.

Mändas da vinad osttas, longiš vinau göttas, no hän neno svodud naku tegeb ümbri güškiš da dušnikoiš hüvin’ siloi, a gesli vinad ii ostkoi, ii dogat’kei, panob kirpic’an poikhezo, miše nece kirpic’ tuukaidaiž saun pert’he.

Nu, toižuu päivau hän päčin’ vaumičob, kuume päiväd hän päčin’ pab üksnäzo, sina tol’ko savi peksa da anda voites.

Päčin’ vaumičob, potom vinad ii pangoi, siloi päčin’ lämhä panob, sau pert’he. «Nu, mida-ni tijau päčiš om, vigaižen-se voib lüuta da, kus-ni mina naku plošauzin’ da kuukičesop-ki ninga, – om plošitut, nu da hüvä om , en nügut’ ladi, lämbitagat, hüvä om».

A ižand sigau ičezo radod smekaip-ki, laukha mäb da käub, sorokovuškan vinad ostab, päčnikalo necin götab.

Päčnik päliči kümnes minutas kirpic’an hiitab, sav’uu voidab, čostuišob, butto hän äjän radab, vin-se tariž zarabotaida, üks’ kirpic’ hiitta naku güškidennuu.

Necen kirpic'an hiitab, päčišpäi saun tarabaniškab irdalo, trubha, ka tol’ko davai.

Naku kut endo ratihe. No ninga i tariž oli skupįd’ opeta, mina-ki en navedi ningimid’ skuįpd’ ka pahoin’.

Как раньше устраивали толоку

Russian
Большие семьи да люди побогаче сеяли много, большие запольки.


Осень придет, так они сами сжать не успевают, а нанять, видишь ли, скупые, нанять, так надо много заплатить да еще долго хлебом кормить.


Соберут девушек, человек десять на день, в воскресенье устраивают толоку.


Утром их завтраком покормят, ведут на заполье и весь день заставляют жать.


Они, бедняжки, уж до того стараются жать, что все уже проголодаются, есть захотят.
У некоторых уже серп в руке не держится (\'не играет\'), а хозяин думает: «Выгадаю, если дольше не покормлю».

А у жнеца [дело] оборачивается иначе; жнец есть хочет, так у него не жатва на уме, а еда.


Ну раскиснут они, перестанут песни петь, а так ведь во время жатвы девушки поют артелью да веселятся.


Обедом накормят уже в четыре или три часа; в три часаэто самый ранний обед, а [обычно] день уже к вечеру клонится, когда обедом кормят.


Потом жнут вечером до тех пор, что не видно уже серпа.
До такой темноты девушки жнут.

Приходят к этому хозяину на ужин.


Поужинают, один хорошо кормит, другой плохо, едва что-нибудь даст перекусить, какой-нибудь гривенник выдаст на день или ситцевый платок купит, да вот тебе день и отработан, а ему самому пришлось бы (\'надо\') всей семьей ходить на это заполье целый месяц.


Начали строить, [если] людей нанять, так надо хорошо платить, чтоб не жаловались.

А устраивают толоку, собирают мужиков да парней.
Ведет их хозяин в лес.

Выберут там бревна.


У нас всегда лесу много было.
Да и хороший лес, сосновый.

И теперь за восемь да за десять верст возят сухие сосны.


Этот народ напилит за день лесу на целый дом.


На следующее воскресенье они опять толоку устраиваютвозить на дровнях и подсанках эти бревна.


Едут опять же эти люди, возят им.


Ну, кормили один раз утром, второйвечером, в карман если дадут черствую корочку на день, так проглотишь (\'лизнешь\'), а не дадут, так слюну поглотаешь, если совсем не высохла слюна во рту.


Так они держали [работников].


Я сама ходила еще в прежнее время, помню немного, так было заведено.



Потом он берет таким же образом людей на строительство, восемь человек берет на день.


Ждет воскресенья, устраивает толоку.
Так ведь если взять рубить дом четыре человека на четыре угла, так станет ему дорого, да убыток будет, а тут пользуется более дешевым, и легче рубится и строится [дом].

Берет тех же людей, начинает два сруба, сруб рубитодни рубят подвал, а другие рубят дом.


Так рубят целый день человек восемь.
Он опять же их завтраком кормит, да в середине дня ему стыдно станет, чтоб не кормить нисколько. Сколько-нибудь покормит, да ужином кормит, да гривенник бросит.

Он два-три раза так соберет мужиков, смотришьдом уже готов.


Сами они там мха нарвут, хозяин привезет мох, мшить позовет четыре человека, либо пять-шесть, за день замшат весь дом.


Иной человек очень скупой, даже кормить скупится, так когда прокладывают сруб мхом, кладут под мох камни, чтобы изба была холодная.


И у нас вот в этой избе камни, не садится бревно на бревно и не прижимает мох, пальцы можно просунуть (\'вмещаются\'), вот сдвинь обои, так пальцы проходят, рука проходит [между бревнами], так это разве будет теплая [изба]?


Это [были] скупые люди, так им строили, тем, кто скупился очень кормить работников, а кто не скупился кормить, так и народ прилагал силу, по-хорошему все как им надо делали, укладывали мох плотно, чтобы было тепло.


Ну, избу замшили, надо крышу крыть.

Доски тесать берут человека три или четыре, кто лучше, видишь ли, тешет.


По черной веревке тесали.
Метку делают и тес тешут, горбыли.

Тесать крышу недолго (\'быстро\'), тесом крыли.


Выкопают кокоры на стропила, деревья с корнями.
Прибьют и навес делают вдоль и крышу кроют тесом.

Изба уже будет готова.


Теперь [осталось] печь сложить.


Если печь класть, так летом, вот в это время, в июне, в этом месяце всегда теплое время бывало.


[Это] в этом году такая кутерьма, как мороз [стоит] с градом, а тогда бывали теплые весны.


Ямы для глины у нас [были] там, так и назывались.

Глины накопают, землистая такая глина, а потом песок такой мелкий, ногами месят, месят, [человека] там три или четыре.


У кого семья большая, так быстро мнет, хорошо.


Твердая такая станет глина, потом режут.


Столы такие сделаны из досок, из теса, четыре или пять досок положены вдоль, длиной с дом.


Там в поле это у нас, за дворами, у гумна.


Ну, потом режут кирпичи.


Из досок сделана такая форма величиной с кирпич.


Ну, эти кирпичи и шлепаешь, один глину толчет, колотит такой колотушкой, молотком, катком катает, чтобы плотно было, толщиной с кирпич, а второй только режет-помахивает, третий кладет печь, тут же, где он работает, редко (\'рыхло\') кладет; на два кирпича кладут, на три кирпича, вишь, ряды кирпичей-то, чтобы лучше сохли.


На солнце сохнет.


А сверху кладут крышу от дождя и разводят огонь.


Понемногу (\'слабо\') сначала сушат, чтобы кирпичи не трескались.


Потом в жарком огне обжигают.


Этот кирпич уже становится, как колокольчик.


Я хорошо помню эту работу.


Сухой такой, легкий, крепкий, хороший получается кирпич.


Потом эти кирпичи везут домой и кладут печь из кирпичей.


Печник кладет печь.


Хорошему хозяину, да если печник знающий попадется, хорошо умеет класть, так сложит хорошую печь, а скупому человеку так еще прибаутки говорит, сделает еще так, что будет дымить (\'дым еще сделает\'), не будет тянуть наружу, а повалит дым в избу.


Тут вот Сергей у нас клал печи, так по-русски прибаутку скажет.

Сядет за стол, – он сегодня печь сложил, – завтра утром придет, и опять ему не налита рюмка вина.


Раньше ведь сороковка вина стоила дорого.


Сороковку вина купи печнику, так он сложит тебе печь очень хорошую, а ведь прежние [люди] были скупые.


Если рюмки вина на второе утро нет для него, он и говорит хозяину, [когда] за стол сядет: «Хозяйки-то хорошие, а у хозяина нисколько ума нет в голове, сам он тут, а порядок [у него] очень плохой, ничего не стоит; хозяйкам нужен жар, а хозяину нужен дым».


Брякнет так, иной хозяин догадается, для чего он это сказал, или иная хозяйка догадается.


Пойдут и вина купят, во время обеда вином напоят, ну, он тогда хорошо сделает выходы вокруг вьюшек и душников, а если вина не ку-пят, не догадаются, поставит кирпич поперек, чтобы этот кирпич выталкивал дым в избу.


Ну, на второй день он печку закончит, три дня он один кладет печь, ты только глину мни да подавай при мазке.

Печку закончит, потом, [если] вино не поставят, [он] тогда печь затопитдым в избу.
«Ну, что-то у вас в печке есть, вину-то можно найти, где-то я тут оплошал, – притворяется он так, – получилась оплошность, ну да ладно уж, теперь не налажу, топите, хорошо».

А хозяин уж свою работу смекает, идет в магазин, сходит, со-роковку вина купит, печника напоит.


Печник через десять минут кирпич выбросит, глиной смажет, копается, будто он много работает: вино-то надо заработать, а [ему] один кирпич снять у вьюшек.


Этот кирпич снимет, дым из печи повалит на улицу, в трубу, так только давай.


Вот как раньше работали.
Ну, да так и надо было скупых учить, и я очень не люблю таких скупых.