Два Мороза
    
        русский
    
      
        Когда-то в давнее время, в самую середину зимы, ходят по чистому полю два брата, два Мороза. 
 
 Тихонько идут, с ноги на ногу переступают, друг с другом разговаривают, беседуют. 
 
 Один Мороз говорит другому: «Брат Красный нос, как бы нам повеселиться, кого-нибудь покусать, поморозить?». 
 
 Другой Мороз, Синий нос, говорит: «Коли кого морозить, то не нужно по открытому полю ходить. 
 
 Поля пустые, дороги заметены, [снегом] занесены, никто не идет и не едет. 
 
 Нужно идти в лес, там едущих меньше, так рабочие есть. 
 
 С ними можно поиграть». 
 
 Бегут Морозы в лес, а за ними сзади снег твердеет, впереди деревья трещат, ели трескаются, потрескивают, снег хрустит. 
 
 Вот услышали: с одной стороны колокольчик звенит, с другой стороны дровни поскрипывают (‘дребезжат’). 
 
 Смотрят: с колокольчиками барин едет, на дровнях – мужик за дровами едет. 
 
 Стали думать, решать: кому на которого идти, с которым поиграть, кому которого поморозить. 
 
 Мороз Красный нос был помоложе и говорит: «Мне следовало бы мужика догнать, мужика поморозить. 
 
 Он плохо одет, чуни на ногах, залатаный полушубочек на плечах, приплюснутая шапчонка на голове, дырявые рукавицы на руках. 
 
 Его я скорее заморозил бы. 
 
 А ты, коли старше да сильнее, так возьмись заморозить барина. 
 
 Барина мне не осилить, он хорошо, тепло одет: шапка-ушанка на голове, тулуп одет, валенки на ногах, медвежьей шкурой накрылся. 
 
 С ним и тебе нелегко будет сладить, возьми ты барина». 
 
 Усмехнулся Мороз Синий нос, говорит: «Хорошо, пусть будет так, как ты хочешь. 
 
 Иди на мужика, а я, так и быть, пойду на барина. 
 
 Как заморозим, так вечером встретимся, порасскажем, которого труднее было морозить, который какую работу задал, которому из них дольше тепло было, который скорее замерз. 
 
 Будь здоров, братец!». 
 
 – «Оставайся и ты здоровым» – говорит Мороз Красный нос. 
 
 Скрипнули, хрустнули, побежали: один за барином, другой за мужиком. 
 
 Настал вечер. 
 
 Приходят Морозы на поле: где холоднее, там им лучше, милее. 
 
 Старший, Синий нос, идет веселый, приплясывая, посвистывает, потрескивает. 
 
 А помоложе, Красный нос, еле идет, хромает, охает, тихонько бредет. 
 
 Сошлись они, начали друг другу рассказывать, который кого как морозил. 
 
 Младший и спрашивает: «Как ты, братец, с таким сладил, смог ли хоть немножко поморозить? 
 
 Ведь сквозь шубу, тулуп да медвежью шкуру тяжело пробрать. 
 
 У меня и плохонько одет был, а еле жив остался. 
 
 Как ты, бедняга, осилил барина?». 
 
 А старший Мороз усмехается: «Ох ты, Мороз Красный нос, молод еще, и разума мало. 
 
 Я как барина догнал, да под шубу залез, да как начал холодом кусать да щипать, так барин только кряхтит. 
 
 Съежился под медвежьей шкурой, шевельнуться не смеет. 
 
 Зубы у него стучат, сам посинел, уж и говорить не может, совсем окоченел. 
 
 В деревню приехал – подняться в избу помогли, сам и идти не может. 
 
 Не помогли ему ни шуба, ни тулуп, ни медвежья шкура. 
 
 Замерз, как катыш, шуба и шапка заиндевели, ресницы обледенели – смотреть не может. 
 
 Весело мне было играть с ним. 
 
 Не будь деревни да теплой избы, так я разыграл бы его. 
 
 Ну, а твои дела как? 
 
 Тебе легко было мужика морозить, коли так плохо был одет он?». 
 
 «И не говори, братец, ты, наверно, смеешься надо мной. 
 
 Чуть в живых остался, в такую передрягу попался. 
 
 Попался черт, все кости помял, по-всякому честил. 
 
 Я хотел легко заморозить, а так было тяжело, что даже пот прошиб, совсем ослаб». 
 
 «Неужели не смог заморозить мужика? 
 
 Как же так» – спрашивает старший брат-Мороз. 
 
 «А вот так. 
 
 Пошел я за мужиком. 
 
 Лошадь у него тихонечко трусит, скоро догнал, не успел и разогреться. 
 
 Вошел я ему под полушубок, в варежки, как ты учил. 
 
 Начал колоть, пощипывать, кожу стягивать. 
 
 А он ругается, сам себя начал кулаками бить. 
 
 Я обрадовался, смешно: „Скоро я тебя проберу; в лес едешь, а из лесу не выедешь”. 
 
 Проехал он немножко по дороге в лесу, свернул в сторону. 
 
 Я думаю: „С ума свихнулся, испугался”. 
 
 А он лошадь остановил, поднялся из дровень, взял топор да и начал дрова рубить. 
 
 Я обрадовался, под полушубком еще свободнее стало его щипать, руки и ноги ему кусать. 
 
 А он лишь быстрее топором бьет, будто и не слышит меня. 
 
 Чем больше рубит, тем мне становится теснее, тем мне хуже, уже совсем ослабел. 
 
 Он рубит. 
 
 Пар под полушубком образовался, а я в пару задыхаюсь. 
 
 Упал из полушубка в снег, а мужик полушубок на снег и бросил. 
 
 „Ну, коли тебя не смог одолеть холодом, думаю, так войду в полушубок, полушубок заморожу, а когда перестанешь рубить, то и с тобой расквитаюсь”. 
 
 «Вошел в полушубок, пар согнал, полушубок заморозил, [и тот стал] как кость, жду. 
 
 Кончил мужик рубить, пришел, взял полушубок, а полушубок не согнется – как палка. 
 
 Бросил на снег, схватил дубину да дубиной по полушубку куда попало бить, я уже бежать готов, да запутался в шерсти, все кости у меня помял. 
 
 Бьет да ругается. 
 
 Потом взял полушубок, встряхнул, я и выпал [оттуда]. 
 
 [Он] одел полушубок на себя и пошел за возом. 
 
 А я кое-как на чистое место добрался да сюда приковылял, как калека. 
 
 Подальше от мужиков нужно быть».