El’et’t’ih d’iedo da buabo...
карельский: собственно карельское наречие
Толмачевский
El’et’t’ih d’iedo da buabo.
Ei ollun heil’ä lapšie.
Buabo i šanow d’iedolla: “Davai s’eizatamma t’uwguah padan huttuo”.
Buabo s’eizatti padan i šiel’ä t’uwguašta rubei mögiz’emäh: “Buabo, avua zaslonka, mywla ägie!”.
Buabo kačahtiih t’ywguah, a šiel’ä istuw t’yt’t’ön’e.
Viid’i t’yt’t’ön’e t’uwguašta.
Buabo, d’iedo ihaššuttih, annettih n’imen Ogon’е.
T’iijuššettih toiz’et t’yt’t’öz’et i ruvettih kuččumah meččäh mančikkah.
Buabo, d’iedo ei laškiel’du, što hiän pikkaran’e.
T’yt’t’öz’et viel’ä ruvettih kuččumah.
D’iedo, buabo laškiettih Ogoz’en.
Mečäššä Ogon’e kado.
T’yt’t’öz’et tuldih kod’ih, a Ogois’t’a jowle.
Ogon’e l’äks’i vičikköz’ie myöt’en, iče it’köw.
Popadaiččow vaštah jän’is’: “Mid’ä šie, Ogon’e, it’et?”.
– “D’iedolluoh-buabolluoh himottaw!”.
– “El’ä it’e, istuoče m’iwn piäl’l’ä, mie šywma šuatan!”.
I popad’i pert’izeh.
Pert’izeššä istuw buabo-jaga: “Kuin šie m’ywlluoh popad’iit?
N’yt’t’en mie šywma en lašše.
Ota pywhi late, kanna vet’t’ä, l’ämmit’ä kyl’y, kyl’vet’ä m’ywma”.
Ogon’e pywhki laten, toi vet’t’ä, l’ämmit’t’i kyl’yn, buabo-jagan kyl’vet’t’i i uinotti.
Ogоn’e viid’i kril’čoila.
Aštuw här’gä: “Tyt’t’ön’e, mid’ä šie it’et?”.
– “D’iedolluoh, buabolluoh himottaw!”.
– “Istuo m’ywla s’el’gäh, mie šywma šuatan d’iedolluoh, buabolluoh”.
– “Ei, en istuoče, jaga-buabo tavottaw i meid’ä molembie pergaw”.
– “Istuoče, jaga-buabolla tavottua ei šua”.
T’yt’t’ön’e istuoččih här’r’äl’l’ä šel’gäh.
Här’gä l’äks’i hyppiämäh, jaga-buabo havaštu: Ogois’t’a jowle!
Hiän l’äks’i hyppiämäh jäl’l’es’t’i.
Ogon’e kaččow: jaga-buabo tavottelow.
Vain Ogois’t’a hvat’t’ie jaga-buabolla – här’gä kuin dris’n’iw...
I buabo-jaga l’äks’i ruwčalla pez’ieččemäh.
Kun’i buabo-jaga pez’ieččih, här’gä šuatto Ogoz’en d’iedolluoh i buabolluoh.
D’iedo i buabo ihaššuttih i šyöt’et’t’ih Ogoz’en i här’r’än jogo paikalla.
(M’ywla muamo pagiz’i Ogois’t’a i buabois’t’a).
Жили дед да баба...
русский
Жили дед да баба.
Не было у них детей.
Баба и говорит деду: «Давай поставим в печь горшок загусты [ржаной каши]».
Баба поставила горшок, и оттуда, из печки, [кто-то] начал кричать: «Баба, открой заслонку, мне жарко!».
Бабушка посмотрела в печку, а там сидит девочка.
Вышла девочка из печки.
Бабушка, дедушка обрадовались, дали [девочке] имя Огушка, (‘Огоне’).
Узнали [о ней] другие девочки и стали звать [ее] в лес за земляникой.
Бабушка, дедушка не отпускали, [потому] что она маленькая.
Девочки [снова] еще стали звать.
Дедушка, бабушка отпустили Огушку.
В лесу Огушка потерялась.
Девочки пришли домой, а Огушки с ними нет.
Огушка пошла по кусточкам, сама плачет.
Навстречу попадает заяц: «Что ты, Огушка, плачешь?».
– «К дедушке, к ба-бушке хочется!».
– «Не плачь, садись на меня [мне на спину], я тебя проведу!».
И попала [девочка] в избушку.
В избушке сидит баба-яга: «Как ты ко мне попала?
Теперь я тебя не отпущу.
Бери подмети пол, наноси воды, истопи баню, попарь меня».
Огушка подмела пол, принесла воды, истопила баню, попарила бабу-ягу и усыпила.
Огушка вышла на крыльцо.
Идет бык: «Девочка, что ты плачешь?».
– «К дедушке, к бабушке хочется!».
– «Садись мне на спину, я тебя провезу [доставлю] к дедушке, к бабушке».
– «Нет, не сяду, баба-яга догонит и нас обоих побьет».
– «Садись, бабе-яге нас не догнать».
Девочка села быку на спину.
Бык побежал, баба-яга проснулась – Огушки нет!
Она побежала за ними.
Огушка видит — баба-яга догоняет.
Только бабе-яге схватить Огушку – бык как дристнет...
И баба-яга пошла на ручей умываться.
Пока баба-яга умывалась, бык отвез Огушку к дедушке, к бабушке.
Дедушка и бабушка обрадовались и Огушку и быка накормили всякой едой.
(Мне мать рассказывала про Огоне и бабушку).