ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

On enne kupsu

On enne kupsu

карельский: людиковское наречие
Южнолюдиковский (святозерский)
On enne kupsu. Eläw kahtei akan kere. Häi lähtöw zagranicah peäliči meres tavarah. Hänel karabli tavaroin kere tartuw merele, kolmet sutkat seizow yhtes sijas. Häin sanow:
Ken ku minun täs peästäs, andažin vai ku min ottaz eluo!


Kaččow, ajaw mustal vorončal hevol häneh päi, hevol tulisugahat suus lähtietäłı. Nu tuli, sanow:
Midä, kupsu, sinule pidäw?


Pidäw minule, – sanow, – abuo peästämäh, ken voiš minun täs peästeä, andažin minä hos midä.

Ei minule eluo pie, a minule pidäw kois tiedämätöi.

Nu, hänen peästi. Uskaldi kois tiedämättömän. Häin ajoi kodih. Tulow mučoi vastah lapsen kere, brihaččuižen kere. Häin mučoile sanow:
Kenen on lapsi?


Mučoi sanow:
Lapsi on oma, minä däin sinus mahan kere, tiedänyh en.


Häin vastai:
Minä lapsen menetiin.


Häin sanow:
Kunna sinä menetiit?


Menetiinuskaldiin kois tiedämättömän karablin peäständäs, terväh tuldah ottamah.

Lähtöw lapsi školah huondeksel i sie pakiččiedu akkastu neärittäw, häi sanow:
Älä neäritä minuw, terväh tullah ottamah, uekaldettu!


Tulow kodih itkun kere brihačču moamah luo i sanow:
Mikse minuw vahnu akkaine sanow uskaldetukse i terväh tuldah ottamah?


Muamah sanow:
Älä koske ni kedä, siit ei sinule ni midä sanota.


Hyö viertäh moata i ei sanota lapsele: "Sinä olet uskaldettu", pahakse mieldy. I tulow kolmepeähine zmija ottamah, i hänele sanotah:
Ei ole varustettu, emmo voi andoa tänildu.


I tulow huomei illal opät’ kuuzipeähine zmija i myös hänele sanotah:
Ei ole valmis, tule huomei ehtäl.


Heile žeäli on andua. Huomei ehtäl hänele valmistetah evähät, tulow yheksäpeähine zmija:
D’ogo on valmỉs poigu?
Dostalin ehtän tulen ottamah!

No valmis on kai, no jätä huondekseh i n’evvo dorogu, nostui työnämmö.

N’evvow dorogan:
Menette riihen pihale, siit kujole, on kazvanutte kaksi pedäidy: čural dorogua yksi, toižel čural toine, i pedäiladvat vastai sivotutsille dorogale työndägeä.


I työtäh händy, itkun kere provoditah. Häi lähtöw (evähät selläs ollah) sidä dorogoa myö. On kanduo dorogupielis i d’oga kandon peäs on ristikanzan peä. I tulow kodi, mökkine vastah. Häi sih zaidiw mökkižeh. I vahnu akkaine siel mökkižes ištuw.
Voigo, t’owtoini, yödy moata?

Magoa, magoa, Ivan-kupec, terväh tuvvah sinun peä kannon peäh!

Yön magoaw, huondeksel rubiew lähtemäh eäreh:
Proščai, t’owta-rukku!


I t’owta andaw hänele:
Na, Ivan-kupec, keräine, työnä keräine moah, agjas piätä, kunne keräine vieröw, sinne sinä astu.


Keräine vieri meren randah. I kaččowd’owččenet, yheksä d’owčendu kezoidu kyl’bietäh, a yksi palaižen peräs yksin kyl’böw. Brihaine peittyw [Ivan-kupsa] i yheksännen d’owččenen sovat peittäw. I tullah d’owččenet mägeh i ruvetah sobii eččimäh, kaheksan sovat ollah, a yheksänden ei ole. Nu i sanow:
Ivan-kupec, sinä peitit sovat, anna sovat, minä lienen sinule hyveä azumah!


Häi andaw sovat d’ouččenele, i häi sanow:
Menemme yhteh ižändäh yökse, kunna minä menensinne i sinä tulet, myö lendämme merdä myö, a sinä tulet ymbäri.
I minä tulen sinuw peästämäh.

Mänöw brihaine sinne ižändäh:
Tuliid, Ivan-kupec?

Tuliin.
No, tuliit, ga oddohni suutkat.

Andaw komnatan, häi mänöw oddohnimah sinne, i tulow se d’owčen hänellyö. Se muuttaheze neidižekse i hänen kere oddohnitah suutkat. I menöw ižändäh toššupäivän:
Midä annat roaduo minule?


Annan roaduotän’ yön sinule pidäw täh kohtah kask ajoa, se vierdeä, i kyndeä, kylveä, i nižu kazvattoa yöh, i d’auhuo, i nouzemale lämmy leiby paštoa. Jesli et voine, dai peä eäres!

Tuli iččeh komnattah, loadi itkun Ivan-kupec:
Meijen moal, – sanow, – kolme vuottu roatah, äski leiby soaw pastoa, a täs nygöi minule peä on menny!


Tulow se d’owčen hänellyö:
Midä itket, Ivan-kupec?


Ka itken, minule on peä mennyh.

Älä itke ni midä, minä peän peästän, viere moate.

No neidine kirgoaw:
Sluugat vernoit, roadagoa täs miehes toači!


Ruvetah kaskie ajamah, i vierdämäh i kyndämäh, i kylvämäh, toine agju leikkuamah, i d’auhotah, i nižu pastettih, i kirrutah:
Tule, ižändy Ivan-kupec, polučit leivän!


Hän meni i leivän otti, i vei sen yheksäpeähižele ižändäle, sen leivän.
No moločču, Ivan-kupec, mene huogavu suutkat!

Suutkat häi huogavuw, d’owčen tulow hänellyö suutkikse i muutui tulduhuo neidižekse.

Sid hänele andaw zadanien, sille kohtale kirikkö hrustal’noi loadỉe yhteh yöh i sillan hrustal’noin poikki meres kävellä, solovei-linnut soittamah, paruli-linnut pajattamah. I häi, neidine, kirgoaw:
Sluugat vernoit, miittuon kirikön käski, štobi̮ oliš parembi loaittu!


Kirraltih:
Sildu, kirikkö on valmis, tule priimi, Ivan-kupec!


Hai meni, kučui ižändän:
Läkkä priimit kirikön i sillan.


Häi priimii: "Molodec, Ivan-kupec"! Hälle andoi zadanien ombeluksetoi kengy ommelta. Nu häin sen zadanien vi̮ipolnii, häin sanow [ižändy]:
Ras zadaniet vi̮ipolniit, minä annan yheksäs d’wččenes l’uboin mučoikse!


A neidỉne sanow:
Häi työndäw ujelemah mereh, i kudai ujuw yksinäh i lekahuttaw siiven, sinä se ota mučoikse.


Panow neidižet yhteh širinkäh i briha käsköw sille neidiželle paikkaižen lekahuttoa käjes, i sen neidižen ottaw briha.

Voinnet, – sanow, – kolmanden kieran ottoa sen ili kudain tahto, i sinun mučoi.

Työndäw pertile keäbräižekse lendelemäh. Neidine sanow:
Kudai sielikandele lendänöw, sinä tabua.


Hänele toižet lennetäh furaškale da rožile, häi niid ei tabua. Hǎi tabai sen sielikandel olijan. Sanow:
Nygöi, Ivan-kupec, olet nainuh!


Heidy tošpäivän työtäh kylyh, i häi ei d’aksanuheze, sylgi kylyh lattiel’e i sanoi:
Sylgi, pagiže, midä kyzytänneh, sinä vastua, – iče pajettih eärei.


Työndäi ižändy sluugat:
Mengeä käwgeä, jogo tullah eäreh.


Sylgi vastai:
Tulemmo!

Mengeä kaččogoa, lujal on pajettu!

Mendih sluugat kaččomah, ga heidy kylys ei ole.
Mengeä ajagoa dälles!

Mendih dälgeh ajamah, ga ukon muutti häkikse, iče rubei paimoikse. Kyzytäh:
Etgo nähny täs matkuojoa?


Kolmekymmen vuottu paimendan, ni kedä en näje.
Hyö tuldih eäreh.

Mengeä, – sanow, – järilleh, tuogoa heidy eäreh.

Kuulowtullah ottamah. Ukon muutti časownakse, iče časownah storožakse.
Etgo nähny täs proidijoa? kyzytäh.

Jo kodvan täs storožoičen, ni kedä en näje.

Hyö lähtiettih eäres. Tulow iče ižändy eččimäh. Kuullah ižändy tulow. Ukon muutti järvekse, iče meni järveh joršikee. Tuli ižändy, kieras arbai: "Täs oletto, jorši da järvi"! Järveh meni hawgikse ižändy, sanow:
Jorši, kiänä peäsyön!


Jorši vastai:
Syö jorši hännäs, peäs päi on äijy syöjoä!


Jorši eäres hyppäi järves päi i järven kuivai, i hawgi jäi kuivale. Meni Ivan-kupca kodih, i mučoi jäi lesk’akkaižeh i sanow:
Toatto-moamo tervehtä, a sizard älä!


Sizär sanow:
Velli, minuw ed omakse ottanuh, et minuw tervehtänny!


Hänele rodih žeäli, i sizaren tervehtii kai unohti, eigo muista mucčoid eigo kedä. I naittamah händy ruvettih, i mučoi lesk’akkaižes pastoi leivän i työndi lesk’akkaižen, sanow:
Vie suuri leiby svuad’bah käden iškule.


I leivän akkaine vei, leiby halgeni, i lähtiettih stolale soloveilinnut soittamah, a parulilinnut pajattamah. Hänen elaigu sanottih, kui putešestvuičči, i sen svuad’ban häi hyl’gäi. I meni, endižen mučoin lesk’akkaižes toi, i nygöi vie eletäh. I minä pohjattomal r’umkal viinua join!

[Чудесное бегство]

русский
Был когда-то купец. Живут вдвоем с женой. Он отправляется за границу за товаром, через море. У него корабль с товаром пристает на море, трое суток стоит на одном месте. Он говорит:
Если бы кто-нибудь меня сейчас выручил, то я дал бы добра, сколько бы тот ни попросил!


Смотритедет кто-то на черном вороном коне, у коня языки пламени изо рта выходят. Ну, подъехал, говорит:
Что, купец, тебе надо?


Нужна мне, – говорит, – помощь, кто бы мне помог отсюда освободиться, я бы дал все, что хочешь.

Мне добра не надо, а мне надо то, чего дома на знаешь.

Обещал то, чего дома не знал. Тот его освободил. Купец приехал домой. Жена выходит навстречу с ребенком, с мальчиком. Он у жены спрашивает:
Чей это ребенок?


Жена говорит:
Ребенок наш, я после тебя осталась с животом, сама не знала.


Он ответил:
Я ребенка погубил.


Она говорит:
Как ты погубил?


Погубил: обещал то, чего дома не знал, за то, чтобы корабль отпустили. Скоро за ним придут.

Идет ребенок утром в школу и дразнит старуху-нищенку, она говорит:
Не дразни меня, скоро за тобой придут, обещанный!


Приходит мальчик к матери домой с плачем и говорит:
Почему меня старушка назвала обещанным и почему за мной скоро придут?


Мать говорит:
Не трогай никого, тогда тебе никто ничего не скажет.


Они ложатся спать и не говорят ребенку "ты обещанный", чтобы его не огорчать. И приходит трехголовый змей за ним, ему говорят [родители]:
Не собрали еще его. Не можем сегодня вечером отдать.


На другой вечер приходит шестиголовый змей, и ему тоже говорят:
Не собрали еще его, приходи завтра вечером.


Им жалко отдавать. На третий вечер приготовили для него подорожники, приходит девятиголовый змей:
Уже собрали мальчика?
Последний раз пришел за ним!

Все уже готово, но оставь его до утра и покажи дорогукак проснется, мы его пошлем.

Показал дорогу:
Придете к риге, там у дороги стоят две сосны, одна на одной стороне, другая на другой стороне дороги, а верхушки сосен завязаны вместе. По той дороге его отправьте.


Отправили его, провожают с плачем. Он пошел (подорожники у него за спиной) по той дороге. Возле дороги стоят пни, и на каждом пне человеческая голова. И встречается избушка. Он в ту избушку заходит. Старая старуха сидит там в избушке.
Можно ли, тетенька, здесь переночевать?

Можно, можно, Иван-купец, скоро и твоя голова будет на пне!

Ночь переспал, утром стал собираться дальше:
Прощай, тетенька!


И тетя дает ему клубок:
На, Иван-купец, клубочек, брось клубок на землю, держи за конец ниткикуда клубок покатится, туда и ты иди.


Клубок докатился до берега моря. И видит [Иван-купец] – девять лебедей купаются, а одна в стороне купается. Парень [Иван-купец] прячется и одежду у девятой лебедушки прячет. Выходят лебеди на берег и начинают одежду искать, восемь находят одежду, а одежды девятой нет. Ну и говорит она:
Иван-купец, ты спрятал одеждуотдай одежду, я тебе добром отплачу!


Он отдает лебедушке одежду, и она говорит:
Вместе придем к хозяину на ночь; куда я пойду, туда и ты придешь. Мы полетим через море, а ты придешь кругом.
Я буду тебя выручать.

Приходит парень туда, к хозяину:
Пришел, Иван-купец?

Пришел.
Ну, коли пришел, так поотдохни сутки.

Дает ему комнату, он идет отдыхать. Туда и приходит к нему эта лебедушка. Она обернулась девушкой, и отдыхают они сутки, идет он на второй день к хозяину:
Какую работу мне дашь?


Вот какую работу дам: этой ночью тебе надо здесь подсеку рубить, сделать пожогу, потом вспахать, посеять и пшеницу вырастить за ночь, смолоть и к тому времени, как я встану, испечь хлеб. Если не сможешь, то голова с плеч!

Пришел Иван-купец в свою комнату и заплакал:
В нашей стороне, – говорит, – три года работают, прежде чем хлеб испечь, пропадет теперь моя голова!


Приходит к нему та лебедушка:
О чем плачешь, Иван-купец?


Плачу о том, что голова моя пропала.

Не плачь, я твою голову выручу, ложись спать.

Ну, девушка крикнула:
Слуги верные, сделайте за этого человека все!


Стали деревья рубить и пожогу делать, и пахать и сеять, другие стали жать и молоть, и хлеб испекли, и кричат:
Иди, хозяин Иван-купец, получай хлеб!


Он пошел, хлеб взял, и отнес девятиголовому хозяину этот хлеб.
, молодец, Иван-купец, иди отдыхай сутки!

Сутки он отдыхает, лебедушка приходит к нему на эти сутки и превращается в девушку.

Потом хозяин дает ему задание выстроить на том месте хрустальную церковь за одну ночь и хрустальный мост, чтобы ходить через море и чтобы соловьи заливались, птицы распевали. И девушка зовет:
Слуги верные, чтобы была церковь получше той, какую велели выстроить!


Крикнули:
Мост и церковь готовы, иди принимай, Иван-купец!


Он пошел и позвал хозяина:
Пойдем, примешь церковь и мост.


Тот принял: "Молодец, Иван-купец!". Еще ему дал задание сшить сапоги без швов. Ну, он и это задание выполнил, тот говорит:
Раз задание выполнил, то я тебе отдам любую из девяти лебедей в жены!


А девушка говорит:
Он пошлет нас в море плавать; которая будет плавать в сторонке и махнет крыломту и возьми в жены.


Потом велел девушкам встать в ряд, а парень велел девушке платочком шевельнуть, парень ту девушку и выбрал.

Если сможешь, – говорит [xoзяин], – третий раз выбрать, то она будет твоя жена.

Обернул их мухами по избе летать. Девушка говорит:
Лови ту, которая в сторонке летает.


Другие садятся ему на лицо и на фуражку. Он их не ловит, а поймал ту, которая летала в сторонке. Говорит [хозяин]:
Теперь, Иван-купец, ты женился!


На другой день их отправили в баню, а она, не раздевшись, плюнула на пол бани и сказала:
Слюна, отвечай, если что спросят, – сами убежали.


Послал хозяин слуг:
Сходите узнайте, скоро ли выйдут из бани.


Слюна ответила:
Скоро!

Сходите посмотрите, не убежали ли они!

Пошли слуги смотреть, а их и нет в бане.
Идите за ними в погоню!

Пустились в погоню, а она мужа обернула быком, а сама стала пастухом. Спрашивают:
Не видал здесь прохожих?


Тридцать лет здесь пасу, никого не видал.
Те вернулись обратно.

Идите, – говорит [хозяин], – снова, приведите их обратно.

Слышит [она] – опять гонятся. Мужа обернула часовней, сама стала сторожем.
Не видал ли здесь прохожих? спрашивают.

Я уже давно здесь сторожу, но никого не видал.

Те вернулись обратно. Идет сам хозяин искать. Слышатхозяин идет. [Она] мужа обернула озером, сама стала ершом в озере. Пришел хозяин, сразу догадался: "Тут, вы, озеро с ершом". Хозяин щукой нырнул в озеро, говорит:
Ерш, повернись ко мне головой, я тебя съем!


Ерш ответил:
Ешь ерша с хвоста, с головы-то каждый съест!


Ерш выскочил из озера и высушил его, а щука осталась на суше. Пошел Иван-купец домой, а жена осталась у старухи-вдовы и говорит:
С отцом-матерью поздоровайся, а с сестрой не здоровайся.


Сестра говорит:
Брат, ты меня не принял за свою, не поздоровался со мной!


Ему стало жаль сестры, поздоровался с сестрой и все забылне помнит ни жены, никого. И стали его женить, а жена у вдовы испекла хлеб и послала вдову, говорит:
Отнеси большой хлеб на свадьбу на рукобитие.


Принесла старуха хлеб, хлеб раскололся надвое, и вылетели оттуда соловьи, вспорхнули птицы и запелион вспомнил все, рассказал про свою жизнь и как он путешествовал. Свадьбу играть перестал, сходил к вдове за прежней женой, и поныне вместе еще живут. А я из рюмки без дна вино пил.