Два брата
русский
Вот были когда-то два брата.
Они поженились.
Одному попалась жена православной веры, а другому попалась дочь бабы Сювяйнтери.
Вот добро-хорошо, они жили вместе, и жены родили обе по дочке.
Девочки выросли уже большие (в сказка дети быстро растут).
Дочь бабы Сювяйнтери ненавидит невестку.
Мать, которая православной веры, говорит своей дочери:
– Теперь, – говорит, – меня превратят в овцу и отрежут мне голову, а ты, когда будут резать, попросись во двор, возьми носовой платок и возьми в него три капли крови.
Живут-поживают, и превращает [невестка] ее в овцу.
– Теперь, – говорит своему мужу, – овца не ест и не пьет. Иди, зарежь ее, не то подохнет.
Муж наточил нож и идет овцу резать.
– Дяденька, – говорят девушка, – возьми меня с собой, я посмотрю, как овцу будешь резать.
– Не возьму, зачем тебе туда идти.
– Возьми, дяденька!
– просится.
Ну, дядя и взял.
Когда пришли во двор и дядя начал овцу резать, девочка бросилась дяде на шею:
– Ой, дяденька, не режь эту овцу, я сама буду кормить и поить эту овцу!
Ну вот, добро-хорошо, дяде стало жалко девочку и не зарезал овцу.
Пришли в избу, жена и говорит ему:
– Почему же не зарезал?
– Да девочка очень плакала, жалко мне стало ее.
На второй день утром опять пристает к мужу, говорит:
– Околеет овца, не ест и не пьет ничего.
Идет муж овцу резать, а девочка опять и просится:
– Возьми, дяденька, меня!
– Ну зачем ты туда пойдешь?
– говорит дядя.
Девочка просилась, просилась, и дядя взял.
Так же, как вчера, девочка дяде на шею бросается, плачет:
– Не режь, дяденька, эту овцу, я сама буду кормить и поить!
Девочка плакала, плакала, и дядя не зарезал [овцу].
Пришли в избу, опять жена его ругает, говорит:
– Уже второе утро ходите вдвоем, не можете овцу зарезать – пускай подохнет!
Что ж, ругала так ругала. Этот день прошел.
На третий день утром говорит мужу:
– Если и сегодня не зарежешь овцу, то я тебе самому голову отрежу, – так раскричалась на мужа.
На третье утро идет дядя резать овцу, а девочка опять просится:
– Уже ходили вдвоем два утра, – говорит дочь бабы Сювяйнтери.
Девочка все-таки идет следом за дядей во двор, не плачет больше и не умоляет – знает, что больше ничего не поможет, коли грозилась дяде самому голову отрезать.
Мужик овцу зарезал, девочка подсунула туда платок и достала несколько капель крови.
Живут-поживают, девочку ту [тетя] все заставляет пасти коров, а свою дочь жалеет.
Устроили у царя бал, Иван Царевич хочет жениться.
Баба Сювяйнтери отправляется туда на бал с дочерью, а ее [племянницу] посылает пасти.
Ну вот, добро-хорошо, она перед уходом разломала печь и перемешала три сорта зерна [и приказала], чтобы к приходу печь была исправлена, зерна перебраны и коровы вечером пригнаны домой.
Девочка плачет, плачет: "Ну, как же я все это сделаю"?
Капли крови заговорили:
– О чем, моя доченька, плачешь?
Она ответила:
– Вот какие задания оставила, никак мне этого не сделать – оттого и плачу.
– Не плачь, – говорит, – а иди на широкое поле, на зеленый луг, принеси ветку, выросшую за одну ночь, ударь крест-накрест, скажи: "По слову матери-отца, чтобы печь была сложена и зерно перебрано"!
Она так и делает: идет и приносит ветку, выросшую за одну ночь, ударяет крест-накрест:
– По слову отца-матери, чтобы зерно было перебрано и печь сложена!
Вот добро-хорошо, у нее так отрадно стало на душе:
– Теперь надо пойти к коровам, – говорит девушка сама с собой.
Капли крови говорят ей:
– Не ходи никуда, к коровам пойдешь вечером, никуда коровы не уйдут, вечером пригонишь.
Иди, – говорят, – на широкое поле, на зеленый луг, возьми веточку, выросшую за две ночи, ударь крест-накрест, скажи: "По слову отца-матери – пусть будет у меня здесь конь и одежда".
Потом оденься и иди на бал к царю.
Она так и делает. Идет на широкое поле, на зеленый луг, берет веточку, выросшую за две ночи, ударяет крест-накрест, говорит:
– По слову отца-матери – пусть будет у меня здесь конь и одежда!
Появился конь, под кожаным седлом, и появилась одежда.
Оделась и стала такая красивая девушка, что даже сказать нельзя.
Вскочила на коня и примчалась к царскому дворцу.
Коня привязала к воротам, сама зашла в избу.
Пришла в избу, раз – ступила на порог, второй [раз] – на стол [так], и села за стол на верхнем конце.
На нее все смотрят, удивляются, а царев сын думает: "Кто эта такая красивая девушка?
Надо бы мне с ней поговорить".
А ее тетя сидит там за столом с дочерью.
Она выбрала большую и твердую кость и как бросит в них, так у тетиной дочери глаз выпал.
Угощение подходит к концу, она выскакивает из-за стола, раз ступает на стол, второй – на порог и уходит.
Царев сын хотел поймать ее, но никак не смог.
Она приехала на широкое поле, на зеленый луг – и дальше за коровами, и с коровами домой.
После бала Иван Царевич пошел к старой вдове и говорит ей, что приезжала на бал такая-то девушка, но он не мог ее поймать.
Вдова говорит ему:
– Надо второй раз бал устроить.
Девушка вечером пригоняет коров домой, а баба Сювяйнтери с дочерью приходят домой, еле ковыляют.
Пришли в избу, девушка и спрашивает:
– Почему же, тетенька, сестрица еле пришла?
– Хох,
кто двигается, с тем случается, а кто на печи лежит, с тем ничего не бывает.
– Что же случилось?
– спрашивает девушка.
– Случилось – с царевым сыном прыгали, упали, и глаз выпал.
Эти сутки прошли.
У царя устраивают второй бал и опять зовут на бал.
Баба Сювяйнтери снова печь разломала, трех сортов зерно перемешала:
– Зерно чтобы было перебрано, печь сложена и коровы чтобы были вечером дома!
Они уходят, а девочка давай плакать, давай плакать: "Ну, как же я все это сделаю"?
Добро-хорошо, опять из кармана [где был платок с каплями крови] заговорило:
– О чем, моя доченька, плачешь?
– О том плачу, что дала такое задание, – ну, как же я это сделаю?
– Не плачь, моя доченька, а иди на широкое поле, на зеленый луг, возьми веточку, выросшую за три ночи, приди, ударь крест- накрест и скажи: "По слову отца-матери, чтобы печь была сложена и зерно перебрано"!
Она так и делает.
Идет, берет веточку, возвращается домой и ударяет [крест-накрест]:
– По слову отца-матери, чтобы печь была сложена и зерно перебрано!
Все так и стало.
Снова она радуется, думает: "Надо теперь пойти к коровам".
Опять капли крови в платке говорят:
– Не надо идти к коровам, иди на широкое поле, на зеленый луг, отрежь веточку, выросшую за четыре ночи, ударь крест-накрест, скажи: "По слову отца-матери, пусть будет здесь конь и одежда для меня"!
Она пошла на широкое поле, на зеленый луг и так и сделала.
Появился тут конь и одежда.
Она оделась, на коня вскочила и прискакала к цареву дворцу.
Коня привязала к воротам, сама – в избу.
Приходит в избу – раз ступает ногой на порог, второй – на средину стола и села на верхний конец в переднем углу.
Едят, пьют.
Заметила она бабу Сювяйнтери с дочерью в углу у двери, взяла и опять бросила кость.
Кость угодила по руке, и рука сломалась.
Когда угощение кончилось, она раньше других выскочила из-за стола, раз ступила на стол, второй – на порог, вышла во двор, вскочила на коня и ускакала.
Пытался Иван Царевич догнать, но не мог.
Она приехала на широкое поле, коня отпустила, одежду сняла, надела на себя свою одежду, коров погнала домой.
Иван Царевич опять пошел к старой вдове, говорит:
– Вот есть такая-то и такая-то девушка, но никак не могу поймать.
Дай мне теперь совет, как ее поймать.
Вдова дает ему совет:
– Теперь, – говорит, – устрой еще третий раз бал, и, пока народ еще за столом, ты засмоли порог, дверную ручку и притолоку.
На третий день опять устраивает бал и собирает туда народ.
Баба Сювяйнтери опять ломает печь, перемешивает зерно трех сортов и велит ей все это сделать.
Она опять плачет, плачет.
Опять капли крови спрашивают:
– О чем, моя доченька, плачешь?
– О том плачу, что дала мне такое задание – ну, как же мне все это сделать?
– Не плачь, моя дочь, а принеси с широкого поля, с зеленого луга веточку, выросшую за пять ночей, ударь крест-накрест и скажи: "По слову отца-матери, чтобы печь была сложена и зерно перебрано".
Ну вот, добро-хорошо, она опять идет на широкое поле, на зеленый луг, отрезает веточку, выросшую за пять ночей, возвращается домой, ударяет крест-накрест, говорит:
– По слову отца-матери, чтобы печь была сложена и зерно перебрано!
Все получилось хорошо.
Она обрадованная подошла к окну и говорит про себя: "Теперь надо пойти к коровам".
Капли крови опять ей говорят:
– Не ходи к коровам, коровы никуда не уйдут, а иди к царю на бал.
Иди на широкое поле, на зеленый луг, возьми веточку, выросшую за шесть ночей, ударь крест-накрест, скажи: "По слову отца-матери, пусть будет здесь конь лучше прежнего и одежда лучше прежней"!
Она пришла на широкое поле, на зеленый луг, отрезала веточку, выросшую за шесть ночей, ударила крест-накрест и говорит:
– По слову отца-матери, пусть будет здесь конь и одежда лучше прежней!
Подошел к ней конь под седлом, на седле подушечка, и одежда появилась лучше прежней.
Она оделась, села на коня и прискакала к цареву дворцу.
К столбу у ворот привязала коня, сама пошла в избу.
Пришла, раз ступила на порог, второй – на середину стола и села за стол в переднем углу.
Народ смотрит на нее н диву дается – такая красивая девушка.
Во время угощения она заметила бабу Сювяйнтери с дочерью, схватила большую кость, бросила в них.
Кость угодила дочери Сювяйнтери в ногу – и нога сломалась.
А Иван Царевич тем временем засмолил дверную ручку, порог и притолоку.
Вот добро-хорошо, выскочила девушка раньше других людей, ступила ногой на порог – тут башмачок пристал, взялась рукой за ручку двери – тут перчатка осталась, к притолоке чепчик пристал, а сама на коня – и скакать!
Прискакала в широкое поле, на зеленый луг, коня и одежду тут оставила, коров взяла, погнала домой.
Пришла домой и села у окошка, смотрит – идет баба Сювяйнтери с дочерью, еле плетутся.
Пришли в избу, она и спрашивает:
– Почему, тетенька, сестра так плохо идет?
– Кто двигается, с тем случается, – отвечает баба Сювяйнтери, – а кто на печи лежит, с тем ничего не бывает.
С царевым сыном прыгали – нога сломалась.
Добро-хорошо, у царя опять бал устраивают.
– Кому этот башмак будет по ноге, перчатка по руке, чепчик по голове – та будет моей женой. [Царев сын говорит].
Узнала про это баба Сювяйнтери и стала у дочери строгать голову, ногу и руку, чтобы эти вещи пришлись впору.
Пошла баба Сювяйнтери туда на бал с дочерью.
Примеряли тот башмак, перчатку и чепчик, но никому не годятся, а дочери бабы Сювяйнтери все пришлось впору, и ее Иван Царевич должен был взять в жены.
Жили-были, поехал как-то Иван Царевич с женой на лодке кататься.
А там на мысу девушка та пасла коров.
Она заметила и поет:
– Обтесанную ногу везет, обструганный палец на лодке катает, дубинную голову ведет!
Иван Царевич говорит:
– Надо сходить туда, что она там такое поет.
А жена не отпускает, говорит:
– Пастухи там коров зазывают, время коротают.
Гребут дальше.
А пастушка та бежит кругом по берегу залива на другой мыс и, как только они подъехали, опять поет:
– Обтесанную ногу везет, обструганный палец на лодке катает, дубинную голову ведет!
Опять Иван Царевич пошел бы туда, но жена не отпускает, говорит:
– Что пастухов слушать – они коров зазывают, время коротают.
И едут дальше.
Теперь девушка перебегает на третий мыс.
Только они подъезжают, девушка и поет:
– Царев сын обтесанную ногу везет, обструганный палец на лодке катает, дубинную голову ведет!
Иван Царевич слышит песню и говорит:
– Теперь хоть пусти, хоть нет, а я на берег схожу.
Жена как ни уговаривала, все равно пошел.
Вышел на берег, спрашивает:
– Почему ты так поешь?
– А пою, – говорит девушка, – не зря ведь пою, попробуй-ка у жены башмак с ноги снять.
Схватил Иван Царевич у жены башмак с ноги – а башмак полон крови.
Девушка говорит:
– Смой кровь с башмака и померяй на мою ногу.
Иван Царевич вымыл башмак, надел на ногу девушке – как будто отсюда и снят, как раз.
Сдернул перчатку с руки, надел на руку девушке – как раз, и чепчик как раз.
Иван Царевич и думает: "Эту девушку мне надо было в жены взять"!
Потом велел девушке угнать коров домой и вернуться обратно на то же место.
Девушка коров угнала и вернулась.
Иван Царевич взял да свою жену толкнул в воду и утопил, а ту девушку взял в жены.
Вот добро-хорошо,
у бабы Сювяйнтери пастушка пропала, и она думает, что либо ее лешие взяли, либо утонула.
Сперва она ходила часто к своей дочери, а потом (раз дочка в хорошее место попала) стала ходить реже, и вот уже давно там не была.
Жила-была у Ивана Царевича жена, уже ребенка родила.
Пошла баба Сювяйнтери навещать, и случилось ей проходить мимо того места, где Иван Царевич ее дочь в воду бросил.
Там вырос очень красивый цветок, что даже глаз отвести нельзя.
"Пусть хоть внук поиграет", – думает она и хотела выдернуть цветок.
Оттуда раздался голос:
– Не выдергивай, мать, выдернешь у меня пуп и сердце с корнями!
– Кто ты?
– Я твоя дочь, меня Иван Царевич бросил сюда в воду.
Она взяла и вытащила дочь.
Потом пошли в город, но не прямо к Ивану Царевичу, а оставила [дочь] в другом месте, говорит:
– Пока я не приду за тобой, никуда не уходи.
Она пошла туда в дом царя, как будто к своей дочери, как и прежде.
Пришла туда и велела натопить баню.
Потом пошла в баню с царевой женой и ребенком.
По пути в баню видят – летит стая лебедей, вторая и третья.
Она [баба Сювяйнтери] обернула ее лебедушкой и отправила в третью стаю.
Потом идет, приводит в баню свою дочь, моет и ведет ее с ребенком домой.
Живут-поживают.
У царя есть пастух.
Однажды он пошел в лес и сел на камень.
Посмотрел наверх: летит стая лебедей, вторая летит и третья стая лебедей.
Из третьей стаи одна лебедь опустилась и села рядом на камень, сняла перья и превратилась в женщину.
У пастуха спрашивает:
– Как мой ребенок живет?
Вот меня так и так баба Сювяйнтери превратила в лебедь и отправила в третью стаю летать.
Плачет ли еще мой ребенок?
Пастух говорит:
– Дни и ночи плачет, никак не могут успокоить.
Женщина дает совет пастуху:
– Принеси, – говорит, – завтра ребенка на это место, я приду и дам ему грудь.
– А если мне его не дадут?
– Ты правду не говори, – говорит женщина.
– Скажи, что "коли у вас дома ребенок никак не успокоится, то дайте его мне в лес: я буду колокольчиками позвякивать, бубенчиками позванивать – может, ребенок будет спокоен этот день".
До самого вечера женщина была с пастухом.
Вечером прилетела стая лебедей – дальше улетела, прилетела вторая стая – дальше улетела, третья как прилетела, женщина надела перья и улетела.
На второй день утpoм пастух говорит:
– Дайте ребенка со мной в лес, может он там успокоится.
– Что, – говорят, – дома никак не можем успокоить, а в лесу и тем более.
Пастух говорит:
– Дайте, я буду колокольчиками позвякивать, бубенчиками позванивать – может, и успокоится.
И дали ребенка.
Приносит ребенка на то же самое место.
Летит стая лебедей – пролетает мимо, вторая летит – пролетает мимо, из третьей стаи одна лебедушка садится, оставляет перья на камне и превращается в женщину.
Пастух дает ей ребенка.
Мать дает ребенку грудь, и оба спят весь день, до возвращения лебединых стай.
Вечером летит стая лебедей, вторая пролетает, а третья как прилетела, женщина перья на себя надела, говорит:
– Принеси ребенка завтра сюда, – и взлетела.
– Если не будут давать, – говорит, – ты скажи: "Я буду колокольчиками позвякивать, бубенчиками позванивать – может, ребенок успокоится".
Пастух приносит ребенка домой, и ребенок всю ночь не плачет вовсе.
На второй день пастух опять начинает собираться в лес, снова просит дать ребенка.
Не хотят отдать ребенка, пастух говорит:
– Дайте еще, я буду колокольчиками позвякивать, бубенчиками позванивать.
И дали ребенка.
Пастух загоняет коров на прежнее место и начинает ждать.
Опять прилетает стая лебедей – улетает дальше, прилетает вторая – улетает дальше, из третьей стаи одна лебедушка садится на камень, снимает перья – и вот уже она женщина.
Второй день ребенок спит у материнской груди, и женщина тоже спит.
Вечером опять стая лебедей летит – мимо пролетает, вторая летит – мимо пролетает, а когда третья прилетает, женщина надевает на себя перья, превращается в лебедушку, говорит:
– Принеси и завтра ребенка, – улетает.
Уносит пастух ребенка домой, а ребенок проспал ночь – даже голоса не подал.
На третий день с охотой отдают ребенка.
Пастух берет его и идет в лес.
Иван Царевич идет к старухе вдове и говорит:
– Вот какие у нас теперь дела: раньше ребенок дни и ночи плакал, а теперь, когда пастух стал его в лес брать, вовсе не плачет.
– Ох-ох, – говорит вдова, – как же ребенок не будет спокоен, когда он два дня материнскую грудь сосал (Вдова все знает).
Теперь, – говорит, – иди в лес, вслед за пастухом.
Где пастух остановится, там и ты спрячься.
Потом прилетит стая лебедей – дальше улетит, другая прилетит – дальше улетит, а из третьей стаи одна лебедушка сядет, перья бросит на камень, а сама превратится в женщину.
Она уже два дня кормила ребенка и сегодня будет кормить.
Пока она с ребенком спит, ты тайком сожги ее перья.
Тогда твоя жена обернется мотовилом, его надо сломать о колено.
Когда сломаешь, тут обернется она топорищем, и его надо сломать.
Под конец обернется скалкой, и ее надо сломать.
Потом твоя жена будет мертвая.
Ты иди за скалу, там есть мертвая и живая вода.
Сперва окуни ее в мертвую воду, потом в живую – только тогда у тебя будет жена.
Вдова дала совет, и Иван Царевич пошел.
Шел вслед за пастухом.
Пролетела стая лебедей, пролетела вторая, а из третьей одна лебедушка опустилась на камень, перья сняла и взяла ребенка на руки.
Потом дала ребенку грудь и легла.
Иван Царевич украдкой подошел и поджег перья.
Как только перья сгорели, жена тут же обернулась мотовилом.
Он о колено переломил это мотовило.
Она обернулась топорищем.
Он взял да сломал топорище.
Обернулась скалкой – и ту сломал.
Жена стала мертвой.
Он схватил ее, унес за скалу и сперва окунул в мертвую воду, потом окунул в живую, и жена ожила.
Они уходят домой, а ребенок по-прежнему остается с пастухом.
Когда пришли домой, Иван Царевич оставляет жену в другом доме, не ведет домой, а сам идет к старухе вдове за советом:
– Как теперь, – говорит, – от прежней избавлюсь?
– Иди, – говорит, – вели натопить баню, поставить котел с кипящей смолой, второй с варом, а сверху расстели от дома до бани красное сукно, а ребенка не давай в баню.
Он пошел домой, и так все и сделали.
Велел им [бабе Сювяйнтери с дочерью] идти в баню, а ребенка не дал.
Пошли они по сукну, жена хотела сукно откинуть, а мать ее говорит:
– Ничего, пускай, иди вперед, раз мать тебя выручила. Хорошо быть женой царева сына!
Шли, шли – и вот одна бухнулась в один котел, другая – в другой, и так пришел им конец.
А Иван Царевич привел жену домой, и еще поныне живут они хорошо.