Иван Медведин
русский
Вот добро-хорошо, был в старое время поп. Он сел на коня и поехал в приход. Едет он по лесной тропинке верхом (колесных дорог раньше не было), встречается ему медведь. Вот добро-хорошо, медведь лошадь съел, попа на спину взвалил и в берлогу унес. Они там живут-поживают, попа в берлоге порядочно времени кормит [медведь]. Наступает время течки, а это медведица была. Медведица затяжелела. Носила, носила то бремя и родила ребенка. Ребенок стал настоящий человек, только в мать волосатый: лицо чистое, лишь тело волосатое.
Медведица их кормит, и живут они в берлоге. Медведица целыми днями ходит в поисках еды, а поп с сыном вдвоем в берлоге живут. Уже взрослым мужчиной стал Иван Медведин и говорит:
– Тятенька, довольно мы в берлоге пожили, уйдем отсюда, походим хоть по вольному свету!
Поп ему ответил:
– Ох-ох, – говорит, – если твоя мать встретится, то обоих нас съест!
Иван Медведин говорит:
– Пойдем только, не съест никого, а если встретится, то перед матерью я буду ответ держать!
Ну вот, они и пустились в путь. Шли, шли по лесу, уже показалась дорога, а тут как раз медведица навстречу идет. Вот медведица давай на попа наступать. Сын становится между ними, не nycĸaeт к отцу, говорит:
– Не трогай, мать, отца, а иди на сына!
А на сына идти не смеет. Сын дразнил, дразнил, наконец медведица бросилась на сына. Сын как схватил ее за задние лапы и ударил об сосну, так только грязь брызнула! Матку он убил, и пошли они с попом шагать по дороге. Шли, шли и пришли в поповский дом. Стали дома жить.
Иван Медведин работает, работает, так что не могут работы напастись. Попу уже самому стало страшно и говорит попадье:
– Ну и сын у нас – кажется, он нас погубит!
И они придумали, как сына извести. Толкуют, толкуют, между собой... Есть там в загородке такой злой зверь, никто не может подойти – съест. Поп говорит Ивану Медведину:
– Жеребенок у нас в загородке уже три года, иди приведи его домой.
Он отправляется, а сперва заходит в кузницу и делает из крепкого железа узду. Идет туда за жеребенком. Только он подошел к изгороди, [зверь] уже пасть раскрыл – готов съесть его. Он схватил руками за челку и пригнул к земле, жеребенок тут же стал послушным и голову опустил. Надел узду, сел на спину и примчался в поповский двор. Повод забросил на столб, вбежал в избу, говорит:
– Тятенька, я уже привел жеребенка, куда поставить?
Поп и попадья так испугались, что ничего не соображают, и поп говорит:
– Иди, поставь с лошадьми!
Утром Иван Медведин идет поить лошадей, а лошади все лежат, только один жеребенок стоит. Вернулся обратно в избу, говорит:
– Тятенька, один только наш жеребенок на ногах, все другие лошади лежат.
Сколько бы ни работал Иван Медведин, все равно поп и попадья думают его извести. Есть там такая ламба, где водяной своим дыханием за тридцать саженей притягивает. На ту ламбу посылают Ивана Медведина за рыбой. Он идет сперва в кузницу. Велит сделать всю лошадиную сбрую и сам идет в лес – делает сани. Целые сосны с корнями вырывает и из них гнет дугу, из них делает оглобли и едет на таких санях на том жеребенке домой.
– Вот, – говорит, – тятенька, я сделал сани, может, полные сани наловлю рыбы.
– Зачем же, сын мой, полные сани, хоть бы немножко достал ряпушки.
Он все же поехал за рыбой на санях. Только стал приближаться к той ламбе, как уже издалека стало его тянуть дыханием.
– Ладно, – говорит, – не тяни, я ведь и сам приду!
Чем ближе подъезжает, тем больше водяной его дыханием притягивает. Добро-хорошо, идет он на берег ламбы, по колено в песке стоит, говорит:
– Я больше не двинусь, если нужен – приходи за мной на землю!
Водяной рассердился и выскочил на землю, чтобы его взять. Когда водяной бросился на Ивана Медведина, то Иван Медведин его коленом прижал и начал бить. Бил, бил, говорит:
– Если не принесешь эти сани полные рыбы, то тогда как только под воду спущусь, все ваше царство разнесу!
– Только отпусти, перестань бить, – говорит водяной, – принесу всю рыбу!
Иван Медведин отпустил, и водяной пошел за рыбой. Водяной всю рыбу из ламбы собрал и принес на берег.
– Нагружай в сани, – приказывает водяному.
Водяной рыбу погрузил.
– Не всю еще рыбу принес!
– Всю принес.
Иван Медведин снова принялся за водяного, говорит:
– Разве я не знаю, сколько тут рыбы? Все надо принести!
– Все принесу, только отпусти!
Снова походил там и принес рыб покрупнее: щук, лещей.
– Теперь, смотри, – говорит, – все принес, только один старый ерш в ламбе остался.
– Ну, теперь верю, – и приказал погрузить остальную рыбу.
Потом Иван Медведин говорит:
– Вот я, поповский сын Иван Медведин, а у моего тятеньки нет дьякона. У тебя волосы длинные, пойдем, будешь дьяконом.
Тому не хочется идти, но Иван Медведин говорит:
– По чести садись в сани!
Сели в сани и поехали домой. Въезжает на свои сарай на том жеребенке: полные сани рыбы, дьякон в санях. Пришел в избу, говорит:
– Тятенька, ты ведь говорил, что дьякона нет, пойдем посмотришь на сарае, я привез!
Поп пошел смотреть, увидел водяного – испугался, только руками отмахивается.
– Отпусти, сын, его, откуда привез – туда и отправь, не надо, не надо!
Сын отправил водяного обратно, а тот побежал – только коты шлепают.
Стали по деревне искать людей рыбу чистить. Нашли, рыбу всю вычистили и посолили.
Поп и попадья в деревне там говорят, что хотят Ивана Медведина извести, а ему со стороны говорят:
– Разве ты сам ничего не понимаешь, ведь они тебя хотят извести, поэтому и посылают в такие места. Мы тебе говорим, жалея тебя, потому что ты хороший и так работаешь, всякого слушаешься.
Иван Медведин, когда узнал про это, то спрашивает у них [у попа и попадьи]:
– Почему же вы меня хотите извести? Могли бы прямо сказать, что вам сына не надо, и я бы сам исчез, может, свою голову и прокормил бы.
Поп и попадья ничего не говорят, стыдно им стало. Он все же собрался уходить. Ну вот, добро-хорошо, собирается, прощается и уходит, только своего жеребенка и сани берет.
Едет вскачь по тракту. Смотрит – мужик на берегу озера удит: вместо удилища сосна, вместо приманки лошадь. Он к этому месту подъехал, поздоровался. Тот на приветствие ответил:
– Куда, брат, едешь, Иван Медведин?
– Пошел по земле бродить.
– Возьми, брат, и меня!
– Пойдем.
Мужик этот, товарищ, подошел, и поехали дальше. Едут, едут, много проехали, опять мужик удит: сосна вместо удилища, лошадь вместо приманки. Поздоровались.
– Будьте здоровы! Куда, братья, едете?
– Едем так по свету.
– Возьмите, братья, и меня!
– Иди!
Уже втроем поехали дальше. Едут, едут, опять встречается озеро, и мужик удит: сосна вместо удилища, лошадь вместо приманки. Поздоровались.
– Куда, братья, едете?
– Едем по земле.
– Возьмите, братья, и меня!
– Иди!
Вот, добро-хорошо, они дальше едут и попадают в такое место – у дороги стоит большой дом. Они тут останавливаются, заходят в избу – никого нет. Смотрят – коз много. Они коз режут, варят, едят. Оставляют первого удильщика варить, остальные идут в лес. [Тот] печку истопил, мясо сварил. Суп получился очень жирный. Двузубая старуха встала из подполья, бороду удильщика защемила между половицами, мясо съела, суп выпила, и сама обратно – в подполье. Он [удильщик] нового мяса нарезал и поставил на огонь, но не успело мясо свариться, а другие есть пришли. Стали есть, друг другу в глаза смотрят, а никто ничего не говорит. Этот день так проходит. Ночь спят, на другой день Иван Медведин оставляет варить другого удильщика.
Опять [тот] варит очень хорошо. Мясо уже сварилось, и суп стал очень жирный. Сам думает: "Вчера суп был плохой, зато сегодня будет хороший". Только подумал, тут и поднялась из подполья двузубая старуха. Она его бороду на время еды защемила между половицами, сама мясо съела, суп выпила и обратно в подполье ушла. Он встал и давай опять сырое мясо на огонь ставить. Мясо не успело свариться, когда другие пришли уже есть. Стали есть, друг другу в глаза смотрят – несъедобный суп, мясо недоваренное, а никто ничего не говорит. Эту ночь они прожили. На третий день отправляются в лес, а варить Иван Медведин оставляет третьего удильщика. Опять, только мясо сварил, встала из подполья двузубая старуха и его бороду защемила между половицами. Мясо съела, суп выпила и обратно ушла в подполье. Он давай сырое мясо резать и опять на огонь. Мясо не успело провариться, опять пришли есть. Во время еды только друг другу в глаза смотрят: нет в супе навара и мясо не мягкое. Эту ночь они переспали.
Настал черед Ивана Медведина варить. Думает: "Погоди-ка, я попробую сварить, будет ли суп хорош или нет"! Сварил он мясо, суп получился жирный. Думает: "Разве не жирная похлебка, разве не мягкое мясо"? Подумал, как бы чего не случилось, и на время, пока варил, положил круглое острое железо в огонь калиться. Оно раскалилось, стало, как ягодка, красное. Встала старуха из подполья, хотела съесть, как и в другие дни, мясо и суп. Старуха стала лицом к печке, только хотела взять горшок с супом, а Иван Медведин схватил это раскаленное железо, ей в рот сунул и вертит. Ей язык и рот обожгло, не может говорить. Старуха эта вырвалась, только лопочет: "Мя-мя-мя..." и обратно в подполье ушла.
Пришли другие есть. Суп очень хороший, жирный, едят и друг другу в глаза смотрят, а ничего не говорят, а Иван Медведин ждет, когда они похвалят суп. Иван Медведин говорит им:
– Смотрите, что с вами случалось, а, видишь, не говорите. А сегодня ведь такого случая не было!
Они пообедали, поели-попили и хотели поотдохнуть. Иван Медведин говорит:
– Сегодня отдыхать некогда!
Пошли ходить по амбарам и находят гирю и веревку; надо узнать, какой глубины то подполье, откуда старуха выходила. Привязали гирю к веревке и опустили туда в подполье, а гиря, поди знай, куда падает, стука не слышно. Они все веревку надставляют. Надставляли, надставляли, наконец гиря упала на дно. Измерили они это, Иван Медведин говорит:
– Надо оковать такой ящик, чтобы не подвел.
Вот они такой ящик делают, налаживают, и Иван Медведин отправляется туда ту старуху искать.
Вот добро-хорошо, Иван Медведин в ящик сел и другим велел все время его караулить, не велел ни в лес ходить и никуда, говорит:
– Когда я за веревку дерну, тогда меня поднимите!
И он начинает опускаться туда, в яму, другие опускают. Опускался, опускался – встретились маленькие темные сенцы. Он рукой ощупывал, ощупывал стены, и попала под руку дверная ручка. Он за ручку дернул, думает, дверь избы, а когда открыл, видит вольный воздух, берег моря. Он идет по берегу моря, а с моря поднимается страшная туча. На берегу моря нет ни дерева, ничего, только песок да несколько можжевеловых кустов. Он шел, шел, смотрит – орлица птенцов вывела, в гнездо уложила, а сама улетела. Гнездо-то редкое, ветер сильный, птенцы те замерзли, едва только попискивают. Иван Медведин можжевельника наломал, вереска нарвал и щели в гнезде заткнул, чтобы ветер не так продувал. Он тут ждет, никуда не уходит, успокоятся ли птенцы, обогревшись. Птенцы согрелись и смолкли.
В это время прилетела орлица, на Ивана Медведина напала, вот-вот съест его. Птенцы тут голос подали:
– Стой, стой, мать, – говорят, – он нас оживил, трогать его нельзя! А если можешь, сделай ему добро.
Птица спрашивает у него:
– Какое тебе добро сделать?
Иван Медведии говорит:
– Никакого добра мне не надо, только из ямы меня наверх доставишь. (Он наперед уже знал все дела, заранее дорогу расчистил)!
Птица ему говорят:
– Очень тяжело туда лететь, а я далеко была, устала, надо бы поотдохнуть.
А птенцы требуют:
– Надо, мать, доставить!
Иван Медведин говорит:
– Я теперь пойду поброжу, а ты поотдохни, когда вернусь, тогда доставишь [меня].
Вот он пошел по берегу моря, и встречается рыбачья избушка. Он заходит в избушку ту, а там девушка ткет. Как ударит раз бердом – и двенадцать пар башмаков падает. Иван Медведин спрашивает у девушки:
– Что, сестрица, ты тут ткешь?
– А тку, – говорит девушка, – вот что: мою бабушку Иван Медведин искалечил, теперь войну готовим!
– Ой, сестрица, брось пустое дело, Ивана Медведина кости уже сгнили, давно умер. Лучше выходи за меня замуж.
– Выйду, – говорит, – только возьми!
– А где же эта твоя бабушка, которую Иван Медведин искалечил?
– Бабушка, – говорит девушка, – в четвертой избушке.
Они обо всем договорились: один берет, другая выходит, и девушка бросает тканье. Иван Медведин идет дальше, в другие избушки. Заходит в другую избушку, опять девушка ткет. Иван Медведин поздоровался, та ответила:
– Будь здоров!
Опять девушка ткет, раз ударит – двенадцать шинелей падает. Иван Медведин спрашивает:
– Что, сестрица, делаешь?
– А войну готовлю, Иван Медведин очень сильно искалечил нашу бабушку.
Иван Медведин ответил ей:
– Ой, сестрица, брось пустое дело, Ивана Медведина кости уже сгнили, давно уже умер. Лучше выходи за меня замуж!
Девушка говорит:
– Выйду, если только возьмешь!
Девушка стала готовиться, а Иван Медведин пошел дальше. Шел, шел по берегу моря – опять избушка встречается. Он заходит в ту избушку, опять девушка ткет: раз бердом ударит – двенадцать винтовок падает. Он поздоровался.
– Будь здоров! – говорит девушка.
– А что ты, сестрица, делаешь?
– Нашу бабушку Иван Медведин очень сильно искалечил, вот теперь войну готовим.
– Брось пустое дело, Иван Медведин уже давно умер, теперь уже и кости сгнили! Лучше выходи за меня замуж.
Девушка и бросила тканье, стала готовиться.
– А где же бабушка?
– А вот в той первой избушке ждут ее смерти: и не умирает, и не живет.
(Мужичок не оставляет так дела, все места проверяет)!
Идет Иван Медведин к бабушке. Там уже народ, сторожат ее. Он с народом поздоровался, и ответили ему на приветствие. Люди у него спрашивают:
– Не сможешь ли придумать что-нибудь, прошедши такой путь, чтобы [она] либо поправилась, либо умерла?
– Можно ведь, – говорит, – попытаться, либо поправится, либо умрет, что-нибудь да будет.
Повели его к бабушке, а бабушка его и узнала. Сказала бы людям, что этот меня искалечил, но не может, только мычит, а народ не понимает. А Иван Медведин говорит:
– Смотрите, она сама просит, попытаться вылечить велит! При этом не должно быть никого народу. Надо затопить печь и горшок с водой поставить кипятиться. Я с нее дурной норов смою и потом чистую лечить буду.
Народ весь вышел. Он печь затопил и горшок на огонь. То, прежнее, железо раскалил докрасна и сунул в рот – так старуху лечит. Железом тем растирал, растирал да еще вдобавок кипятком поправлял, вот и покойница готова (настал смертный час). Позвал всех людей, говорит:
– Смотрите, теперь нос вытянулся – умерла.
Стали люди эту бабушку земле предавать, а он пошел своей дорогой и начинает девушек собирать. Взял трех девушек и привел их к тому отверстию. Посадил одну девушку в тот ящик и за веревку дернул. Начали там другие богатыри поднимать. Поднимали, поднимали, видят – поднялась очень красивая девушка. Они спрашивают:
– И другая есть?
– Есть, – говорит девушка.
Они быстренько бросили ящик снова вниз, и другую девушку Иван Медведин посадил в ящик. Ну вот, и другую девушку подняли – опять девушка очень хорошая. Спрашивают:
– Есть ли третья?
– Есть, – ответила девушка.
Живо опустили ящик. И третья девушка поднялась. Спросили:
– А еще есть?
Девушка говорит:
– Нет больше девушек, только отправляющий остался.
Они толкуют между собой:
– Если Ивана Медведина поднимем, то он тогда одну девушку возьмет и один из нас останется без девушки.
Кто говорит, что "поднимем", кто говорит, что "не поднимем". Наконец решили до половины поднять и отпустить ящик обратно, вниз, пусть сразу умрет.
Вот добро-хорошо, Иван Медведин уже сам понимал, что они хотят сделать. Он приготовил большой камень и положил в ящик, дернул за веревку, и стали [те] поднимать. Они поднимали, подняли уже до половины и отпустили. Камень бухнулся на дно ямы, Иван Медведин смотрит на это дело. Потом подошел, веревку перерезал и ящик выбросил. Ну вот, добро-хорошо, он и пошел к орлице, спрашивает:
– Поотдохнула уже?
Птенцы голос подали:
– Мать, мать, надо доставить [Ивана]!
Птица говорит:
– Теперь поотдохнула, можно доставить.
Птица взяла его на спину и полетела. Птица поднималась, поднималась и добралась до края ямы. Ивана Медведина отпустила, а сама обратно в яму. Он уже добрался до избы, где они жили с теми богатырями. Зашел в избу, смотрит – обед съеден, и с женами кто-куда, по разным комнатам ушли спать. Он никого не будит, сел за стол и ждет, когда другие встанут. Спали, спали, и наконец один там проснулся и пришел в ту избу. Пришел, смотрит – Иван Медведин сидит. Он так испугался, что ничего сказать не может, и Иван Медведин тоже ничего не говорит. Потом тот пошел к другим богатырям и разбудил, говорит:
– Иван Медведин пришел!
Другие все перепугались, и жены встали. Ну вот, добро-хорошо, все думали, надумали:
– Теперь будь что будет, придется идти к Ивану Медведину.
А Иван Медведин сидит себе, ждет: пусть приходят. Пришли, стали они перед Иваном Медвединым и поздоровались. Он ответил им, поздоровался. Потом они заговорили:
– Вот, – говорят, – мы тебя предали, делай что хочешь.
Иван Медведин говорит:
– Вот, товарищи, ведь этак нельзя было делать. Я за вас старался, жен достал. Bы подумали, что я у кого-нибудь отберу жену, а если бы я этого хотел, то и не показывал бы вам [девушек], а я ведь за вас старался. Для меня на свете жен сколько угодно найдется, а вы меня так предали!
Они говорят:
– Теперь, коли случилось предать, того назад не вернешь, теперь делай, что хочешь!
– Ничего не сделаю, – ответил Иван Медведин, – несмотря на это, дальше хорошо заживем.
Они – еще больше прощения просить. Просили, Иван Медведин и простил. Стали уходить из этого места. Запрягли того самого жеребенка в те прежние сани, сели все и поехали, а Иван Медведин сел на край лошадь погонять. Едут, едут и попадают в город (как в этот Петрозаводск ровно). Этот город проехали. Едут, едут, встречается другой город. Это столичный город, и они в царский дворец едут. В городе повсюду синие полотна разостланы и синие флаги подняты. Они спрашивают у людей:
– Что у вас за чудо, повсюду синие полотна разостланы и синие флаги подняты?
Им отвечают:
Этой ночью в двенадцать часов надо вести цареву дочь на берег моря змею на съедение!
Они приезжают в царский дворец и к царю на ночлег просятся. Дежурный был у ворот и пошел к царю с вестью. Царь спрашивает:
– Какие на вид эти люди?
Дежурный сказал;
– С виду люди эти очень хорошие.
Царь сам пошел посмотреть. Ему понравилось, такого коня он еще нигде не видел. Они попросились к самому царю на ночь, и царь очень хорошо принял. Ворота открыли, коня распрягли. Иван Медведин говорит;
– Моему коню нужна отдельная конюшня.
Их очень хорошо угощают, как только могут. Они до вечера [тут] были. Перед полуночью Иван Медведин приказывает первому удильщику, что надо идти выручать девушку от змея на берег моря.
Ну вот, добро-хорошо, они отправились. И пришли туда на берег моря. Нет еще двенадцати часов, и они стали отдыхать. Удильщик этот дает царевой дочери в голове поискать, говорит:
– Если усну, то, когда с моря послышится шум, урони на меня мою палку, тогда я проснусь.
Девушка в голове искала, и удильщик заснул богатырским сном. Стал доноситься с моря шум. Девушка стала его будить, но никах не может проснуться [удильщик]. Потом, как [он] посоветовал, так [она] и сделала: палку на него уронила. Встал на ноги. Шум тот приближался, приближался, и вышел на берег трехголовый змей. Поднял голову, говорит:
– Была обещана одна, а пришли сюда двое!
А богатырь ответил ему:
– Съешь сперва хоть одного, будет тебе на один pаз!
Вот добро-хорошо, богатырь потом говорит:
– Двоих хочешь съесть, а того не знаешь, что твое конопляное поле сороки расклевали!
Трехголовый повернулся посмотреть, а богатырь тем временем две головы и отрезал, а третья в море ушла и, уходя, сказала:
– Ладно, хоть и отрезали мои головы, но погодите, завтра вечером брат придет, отрежете ли его головы?
Ну, эта девушка спаслась. Под утро богатырь привел девушку к царю, и у царя была очень большая радость. Утром уже красные флаги, красные полотна разостланы по городу. Под вечер опять ровно телеграмма приходит, что другую дочь требуют на съедение. Красные флаги и полотна убирают и синие расстилают. Придется идти второй дочери. Иван Медведин приказывает второму удильщику:
– Иди, спасай цареву дочь, не отдай ее на съедение змею!
Вот добро-хорошо, идут с девушкой на берег моря. Приходят на берег моря, богатырь дает девушке в голове поискать, говорит:
– Когда с моря шум послышится, меня разбуди. Если иначе не проснусь, то палку урони на меня.
Девушка стала в голове искать, и богатырь уснул. Стал раздаваться шум с моря. Девушка палку уронила на него, и проснулся. Шум приближался, приближался, и вышел шестиголовый змей. Змей говорит:
– Был обещан один человек, а здесь двое!
– Съешь сперва одного, хватит тебе на один раз, – говорит богатырь. – Пустое говоришь, а смотри: с северо-востока какой дым поднимается, того не видишь!
Змей повернулся посмотреть – тем временем богатырь пять голов отхватил, а с шестой головой [змей] успел в море скрыться. Девушка спаслась, и пошли домой. Дома опять очень обрадовались и утром опять красные флаги и красные полотна разостлали. До вечера отдыхают и гостят [богатыри] там у царя. Под вечер опять телеграмма приходит: третью дочь надо везти на съедение. Красные флаги и полотна убрали и синие взамен разостлали. Ну вот, добро-хорошо, опять третьей девушке надо идти.
Иван Медведин приказал третьему удильщику:
– Надо девушку спасти, нельзя дать на съедение!
Идут они туда на берег моря до прихода змея. Девушка начинает в голове искать, и богатырь тот засыпает. А перед тем, как уснуть, сказал:
– Если иначе не сможешь разбудить, урони на меня палку, тогда проснусь.
Стал с моря шум раздаваться. Девушка будила – и не может разбудить. Уронила палку на него, и он проснулся. Выходит из моря девятиголовый змей. Приходит и рычит:
– Была, – говорит, – обещана одна, а теперь здесь двое!
Богатырь ответил ему:
– Съешь одного, – говорит, – и хватит с тебя! Плохое говорить умеешь, а смотри: на северо-востоке твой дом горит вовсю!
Повернулся он посмотреть, а богатырь тем временем все головы отхватил, только одна осталась, с ней успел в море скрыться, говорит:
– Подожди, завтра придет старший брат, отрежешь ли и его головы?
Девушка опять спаслась и приходит домой. Радость была большая. И опять красные полотна и красные флаги развесили.
Этот день отдыхают, угощаются, и в городе уже весело жить, потому что три царевы дочери уже спасены и по красным полотнам ходят. Живут до вечера, и опять телеграмма, что четвертую надо привести на съедение этой ночью в двенадцать часов. Красные полотна убирают, синие полотна расстилают, красные флаги снимают, синие флаги поднимают. Настал черед Ивана Медведина идти младшую дочь спасать. Иван Медведин не зевает: он уже днем отнес на берег моря чугунную бабу. А бабу ту он устроил на винтах: как повернешь винт, то, что бабе в рот попадет, надвое переломится. Сделал бaбy смеющейся и с двумя зубами во рту. Бабу ту поставил на берегу реки [моря].
Пошел вечером Иван Медведин с царевой дочерью на берег моря. Он не дает ни в голове поискать и ничего, а ждет змея. Ждет, ждет, наконец через долгое время начинает шум с моря доноситься, и море становится зеленым, и как будто в огненных лучах море. И пришел тут на берег двенадцатиголовый. Он говорит:
– Отрезали головы братьям, отрежете ли у меня!
Иван Медведин говорит:
– Смотри, пришедши издалека, зачем плохое говоришь, не знаешь ничего хорошего сказать? Смотри, старая бабушка и та над тобой смеется!
Двенадцатиголовый в сердцах сделал кукиши обеими руками и враз сунул бабе в рот. Руки и переломились. Тем временем Иван Медведин отрезал одиннадцать голов, одна осталась. Змей в море бросился, говорит:
– Если я не смог убить, то отныне даже дети моих детей не придут, живите хорошо либо худо!
Девушка спаслась, и пошли домой. В городе подняли красные флаги и красные полотна разостлали, и на все времена они так и остались, потому что от змеев избавились. Ну вот, добро-хорошо, царь говорит:
– Вот дочери, вами спасенные, возьмите хоть всех в жены.
Другим не надо было жен, потому что уже были женаты, а Иван Медведин взял в жены ту девушку, которую сам спас. Царь другим богатырям дал высокие чины, а Ивана Медведина сделал зятем, и стали дальше хорошо жить.