ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Akku lapsen söi

Akku lapsen söi

карельский: ливвиковское наречие
Видлицкий
On akku da ukko, heile on kazakku. Mučoi on kohtuine. Mužikku lähtöy, kunne lähtenöö ajoloih i kazakal käsköö: "Gu ugodii saaha, älä pahoi jovvuta emändää". A kazakku uniz nägöö: lapsi roih ylen ozavu. Midä vai häi tahtonnoo, sidäi roih. Mučoi lapsen saa, häi lapsen saaduu sih unohtaa, ei tiijä ni iččeedä, a kazakku lapsen ottaa da sen viebi leskeh akkah, a mučoil hieroo vereh igenet. Mučoi tostah:
Kuzbo ıninun lapsi on?

Häi sanoo:
Ga said dai söid lapsen!

Mučoi itköö:
Gu minä lapsen olen syönyh!
moliihez.

Häi kirikköh rubiaa käymäh joga molen’jal. A brihaččuine kazvaa vägi brihaččuizekse. Kazakku lähtöö taloiz äärez i ottaa sen lapsen leskez akaz.
Astutah hyö sie korvez ylen suurez. Mužikku sanoo:
Pädiz meile elää, gu oliz meile täz kodi!

A rubiazimogo myö täz elämäh?
Ga rubiaazimmo!
Brihaččuine i sanoo:
Minun suus, spaasan korvah, štobi̮ gu oliz meile täs kodi!


Dai heile roih kodi ylen suuri da hyvä. I hyö eletä-hollah, ga mužikku sanoo:
Gu oliz minul akku, sinul maamo, pädiz i elää!

Brihaččuine i sanoo:
Minun suus, spaasan korvah, štobi̮ gu oliz minule maamo, taatal akku!

Joučendu parvi nouzoo i heitäh alaz, i yksi muuttuu ristikanzakse, i ottaa mužikku mučoikse hänen.

Hyö eletäh da ollah, ga ei oman maaman dytyi ole. Ruvetah hyö maata. Brihaččuine menöö kravatin alle. Mučoi kyzyy:
Kuibo työ koin azuitto?
Mittuine korbi oli täs!
Vod myö laimo koin, ga brihačču on ylen ozavu, häi midä tahtoo, sidäi roih.
Mučoi kyzyy mužikal:
Kuzbo sinä otit brihačun?

Minä otin taloiz, olin kazakannu, mučoi oli kohtuine, gu sai lapsen, ga minä igenet hieroin vereh, a lapsen otin. Leskez akaz minä händy kazvatin.


A brihaččuine nene paginat kuundeli. Huonduksel nostah magaamaz ääre, brihaččuine sanoo:
Minun suus, spaasan korvah, kui maamo jouččenennu tuli, mugai mengähes!

Mučoi jouččenekse muutaldah dai ääres lendää.
Minun suus, spaasan korvah, mittuine korbi täz oli, moine i roikkah! Kodi korvekse muutaldah, a sinä joukse igä kai koirannu.
Häi koirakse muuttuu.
Žučka-sobačka, pokaži mne dorošku!

I lähtöö koiru ielepäi juoksemaho brihaččuine juoksemah ääreh. Tuloo hieruh. Pyrrih taloih yökse.
Laskemmo jo, magaa.
Ildastu syömäh ruvetah, ga koiru uksen tagaa haukahteleh.
Anna, poigaini, koirale illaspalaine.
En, – sanoo, – koiral nygöi anna, a huondeksel annan päčin lämmites tulihiildy.
Kus, poigaine, koiru tulihiildy syö?
Olettego työ kuullut, kuz oma maamo lapsen söi?
On, – sanoo, – kaksi päivää vai astut, dai piäzet hieruh.

Lähtöö huondeksel matkah i koiru viettämäh. Tuloo toizeh hieruh. Yökse puuttuu. Pyrrih yökse.
Magaa jo, laskemmo.
Illal ruvetah illastu syömäh, ga koiru haukahteleh.
Anna, poigaine, koiral illaspalaine.
En anna nygöi, huondeksel annan tulihiildy.
Kuzbo koiru tulihiildy syö?
A kuzbo oma maamo omaa lastu syö?
Päivän astut, sit sihi hieruh pääzet.

Kolmanden päivän nouzoo i lähtöö astumah ielleh i pääzöö sih hieruh, kuz on lapsen syöjy mučoi. Pyrrihez yökse. Ruvetah illastu syömäh, ga koiru haukahtelou.
Anna, poigaine, koiral illaspalaine.
Annan koiral huondeksel tulihiildy.
Eihäi, gor’a, tulihiildy koiru syö.
Eihäi oma maamo lastu syö.
On, meijän kyläz on.
A kuibo minä händy nähtä saan?
Nähtä saat: mene vai kirikköh, huraal käil ainoz molih mustissah.

Häi menöö kirikköhmolii naine itkun ker polvilleh mustis sovis.
Mindähbo sinä, t’outoi, molittoz nengalei itkun ker?
Ole poigu-rukku vaikkaine, minul on suuri räähky.
A mibo moine on?
Lapsen minä sain da söin.
Et, maamo, sinä syönyt lastu, sinun lapsitäz olen! Heitä molinduhez dai itkendy! Olihäi teil ennen kazakku. Sinä gu lapsen sait, häi minun otti, igenet hieroi vereh dai minun otti.

Mennäh leskiakkah:
Oligo nenga i nenga kazvatettavu?

Oli.
Lapsen maamah kodih ottaa, pääzöö molimassah ääre, a kazakan blahoslovii koirakse kogo ijäkse.

Мать ребенка съела

русский
Жили муж и жена, у них был работник, жена была с животом. Муж уезжает, куда-то там уезжает и работнику наказывает: "Если родит, береги хозяйку". А работник во сне видит: ребенок родится счастливый, что только пожелает, то и сбудется. Женщина ребенка родила и тут же чувств лишилась, себя не помнит. Работник ребенка берет и относит его к старой вдове, а у женщины десны мажет кровью. Она очнулась:
Где мой ребенок?

Он говорит:
Родила да и съела ребенка!

Женщина плачет:
Как же это я ребенка съела?
молится.

Стала она в церковь ходить на каждое богослужение. А мальчик подрастает, уже стал большим. Работник уходит из дома и берет этого ребенка у вдовы.
Идут они по лесу, очень глухому. Работник говорит:
Можно бы жить, если бы у нас здесь был дом!

А стали бы мы здесь жить?
Что ж, стали бы!
Мальчик и говорит:
Мои слова да бoгу в ухочтобы здесь был у нас дом!


И стал у ним дом, большой да хороший. Живут они, поживают, работник и говорит:
Была бы у меня жена, тебе мать, вот было бы житье!

Мальчик и говорит:
Мои слова да богу в ухочтобы у меня была мать, отцу жена!

Взлетает стая лебедей, опускается, и одна обернулась девушкой. И взял ее мужик в жены.

Живут они, поживают, но чужаяне родная мать. Как-то легли они спать. Мальчик спрятался под кроватью. Жена спрашивает:
Как же вы дом построили?
Такая здесь корба была!
Выстроили мы дом, потому что мальчик очень счастливый, что захочет, то и сбудется.
Жена спрашивает у мужа:
Где ты взял мальчика?

Взял ябыл в работниках в доме, хозяйка родила ребенка, а я десны ей вымазал кровью, а ребенка взял. У вдовы он вырос.


А мальчик эти разговоры услышал. Утром встают, мальчик говорит:
Мои слова да богу в ухокак мать из лебедя обернулась, так пусть обратно лебедем станет!

Жена лебедем обернулась и улетела.
Мои слова да богу в ухокакая корба здесь была, такая пусть и будет! Дом пусть станет корбой, а ты весь век собакой бегай.
Он в собаку и превратился.
Жучка-собачка, покажи мне дорожку!

И собака вперед побежала, мальчик за ней. Приходит в деревню. Просится в дом переночевать.
Пустим уж, переночуй.
Ужинать сели, а собака за дверью гавкает.
Дай, сынок, собаке кусок на ужин.
Не дам, – говорит, – собаке сейчас, а утром дам из печи горящих углей.
Где же собака горящие угли ест?
А вы слыхали, где мать свое дитя съела?
Есть тут, – говорят, – Два дня будешь идти и придешь в деревню.

Отправляется утром, а собака его ведет. Приходит в другую деревню. На ночь просится.
Спи, пустим уж.
Вечером стали ужинать, а собака загавкала.
Дай, сынок, собаке кусок на ужин.
Не дам теперь, утром дам горящих углей!
Где же это собака горящие угли ест?
А где же мать свое дитя ест?
День будешь идти, тогда в ту деревню попадешь.

На третий день встает и отправляется дальше и приходит в ту деревню, где живет та женщина, которая ребенка съела. Просится на ночь. Стали ужинать, а собака гавкает.
Дай, сынок, собаке кусок на ужин.
Собаке дам утром горящих углей.
Глупенький, разве ест собака горящие угли?
А разве мать свое дитя съест?
Есть такая, в нашей деревне есть.
Как бы мне ее увидеть?
Увидишьиди в церковь, там с левой стороны всегда молится в черном.

Идет он в церковь: молится там и плачет женщина в черной одежде.
Что ты, тетенька, молишься и так плачешь?
Не говори, малыш, у меня большой грех.
Что это за грех?
Дитя я родила и съела.
Нет, мать, не съела ты дитя, вот ятвое дитя, брось молиться и плакать! Был ведь у вас раньше работник. Ты родила, а он тебе десны кровью вымазал и меня взял.

Идут к вдове:
Был ли такой-то и такой-то воспитанник?

Был.
Ребенка своего мать взяла домой, не надо было больше молиться, а работника на всю жизнь оставила собакой.