ВепКар :: Тексты

Тексты

Вернуться к списку | редактировать | удалить | Создать новый | История изменений | Статистика | ? Помощь

Oli ennen ukko ta akka

Oli ennen ukko ta akka

карельский: собственно карельское наречие
Вокнаволокский
Oli ennen ukko ta akka, heilä oli kolme poikua. Ukko ta akka kuoltih, pojat jiätih. Še nuorin poika on aina viisahampi ollun, še toisie aina kiušuau, kahta poikua. Pojat tuumatah: "Läkkä pois pakoh ta anna yksin jiäpi". Tai peitočči šiitä vel’l’eštäh pantih värččih eväštä ta vuatteitah, jotta yöllä lähetäh pakoh. Varuššettih, ni hiän i mäni šiih värččih, otti evähät ta vuattiet pois, a iče istuutu värččih. Yöllä kun lähettih, ta värčči ruaššallettih šelkähäš, ta juoššah, juoššah pakoh.
No levähtäkkä, ei še nyt tavota.
Kun istuuhuttih, hiän ni h’urahtau:
Elkyä jättyät!

Oho moššennikka, jo tulou jäleštä!
Vel’l’ekšet tuaš juokšomah. Tuaš kun ruvetah levähtämäh, hiän tuaš i n’urahtau:
Elkyä jättyät, mieki tulen!

Oho kehno, onnakko tavottau. Läkkä pakoh!
No juoššah tuaš, tuaš vaivuttih, tuaš ruvetah levähtämäh. Hiän še laškeutuu värčistä, šanou:
Tiälä mie olen, vel’l’et, en mie ole jiänyn.

tuli talo vaštah. Mäntih taloh. Talošša on kolme tyttyö. Kyšytäh, jotta onko täššä muita eläjie.
On meilä muamo, – šanotah, – ka mečäššä on.
Tuli akka kotih.
Mie, – šanou, – nyt tiät tapan.
A nuorin vellistä šanou:
Mitä šie meistä tapat, kun olemma näin laihat?
Pane lihomah, šiitä tapat.
Tai panou karšinah, šyöttäy heilä hyvyä-parasta kuukauven. Käšköy:
Leikkua palani pohkieštaš, joko oletta lihon.

Nuorin poika leikkuau lahuo, nyvin lahuo pokkelyö. Šanou:
Tuošša on, maistele.

Ei ole vielä lihottu, – šanou, – pitäy toini kuukauši lihottua, šyöttyä.
Tuaš šÿöttäy hyvyä-parašta, tuaš kyšyy kuukauven piäštä:
Joko nyt oletta hyvät?
Leikkua pohkieštaš.
Tuaš leikkai palasen lahuo. Maisteli tuaš akka ta šanou:
Ei ole vielä hyvät, pahat on lihat, vielä pitäy šyöttyä.

Tai kuukauven tuaš šyöttäy. Poika leikkuau tervaista okšua, šanou:
Maistele nyt.

Akka maisteli:
Ka, – šanou, – hyvät ollah, nyt pitäy ottua paistikši yksi.

Šanou tytölläh:
Mie kun meččäh lähen, lämmitä pirtin kiukua hyvin äkiekše ta pane paistumah, – šanou, – van’hin poika.
Mie kun mečäštä tulen, niin šyön paistin.
Tyttö lämmitti kiukuan kuumakši. Šanou:
No tule, van’hin poika, mie panen kiukuah.

Še rupesi itkömäh šielä, kun pitäy lähtie akan šyötäväkše. Šanou še nuorin poika:
Anna mie lähen, šie jiä tänne.

Tai mäni nuorin poika pirttih, šanou tytöllä:
Pane nyt milma kiukuah.

Tyttö rupesi häntä panomah kiukuah. Hiän rupieu lapiella šeisual’l’ah. Tyttö šanou:
Ei niin pie ruveta, rupie hyväsistä.

No, hiän ryöhistäyty polvillah. Šanou:
Ei niin pie ruveta, rupie paremmašta.

Tyttö šiäntyy, a hiän šanou:
Juohatahan, mitein ruveta, mie en šuata, kun et juohattane.

Juohatan mie, – tyttö šanou.
Tyttö rupei šelälläh lapiella.
Näin, – šanou, – rupie.
Poika lykkäsi tytön lapiella kiukuah ta iče mäni karšinah.
No akka tuli illalla mečästä tai otti paistin kiukuašta tai šyöpi. Šanou, jotta "voi, kun on makie ni...". A hiän keikkuu karšinašša:
Oman tyttöš peršemal’l’ua, oman tyttöš peršemal’l’ua!

Vel’l’et šanotah:
Ole šie iänettä, elä šie virka mitänä.

Läksi akka toissa piänä tuaš meččäh. Šanou:
Toini poika pitäy paistua tulomakši.

No tuaš tyttö lämmitti pirtin ta šanou:
Tulkah nyt keškimmäini poika.

Še tuas lähtöy itun kera. Še nuorin vel’l’eš šanou:
Ole tiälä, mie lähen.

Tai läksi tuaš. Konša mit’einki rupieu šiih lapiella. Tyttö šanou:
Rupie hyväsistä, en mie šuata šilma kiukuah, kun pahasista ollet.

Juohata, – šanou, – mitein pitäy olla.
Tyttö kun rupei juohattamah, no hiän tuaš loi šen kiukuah ta iče mäni karšinah. Tuaš kun akka tuli mečäštä, niin tuaš i šöi.
A-voi-voi, kun on makie paisti!
Hiän keikkuu karšinašta:
Oman tyttöš peršemal’l’ua, oman tyttöš peršemal’l’ua!

Toiset šanotah:
Ole šie iänettäš, elä virka mitänä.

Tuaš läksi meččäh, šanou kolmannella tytölläh:
Paissa viimeniki poika.

No tyttö tuaš lämmitti kiukuan ta šanou:
No tule nyt vi1meniki šieltä, mie panen kiukuah.

Tuaš ni kömähtäy še nuorin poika šiih lapiella šeisual’l’ah, ta hoš mitein pahasista. Tyttö šanou:
Rupie hyväsistä!

A juohata šie!
Tyttö tuaš kun rupei juohattamah, hiän viimesenki tytönkiukuah. No akka tuli mečäštä tai šöi viimesenki tytön, tai nouštih pois pojat karšinašta, a nuorin poika ruaššalti šen akan käsilläh kahekše palakše tai šanou vellilläh:
Mänkyä kotih, mie tulen jäleštä.

Otti šen akan puoliskon šelkähäš ta aštuu kotihis päin. Tuli rosvojen meččäpirtti vaštah. Hiän nousi pirtin piällä. Rosvot kun tultih tai levitettih, mitä šuatih päiväššä rahua ta vuatetta, hyvin äijä. Та pantih keitto tulella, näläššä ollah. Hiän ni alko šavureijäštä kušša šinne keittoh.
Hyvä tuli, tulipa tuota vettä, tänne keittoh.
Tai alko šittuo šinne loukošta. Šanotah:
Tulipa täh šakuo, kun makuo tulis vielä vähäni.

No hiän alko tunkie loukošta akan puolista šinne kämppäh, ta rosvoloilla hätä, ta hyö pakoh. Hiän kokosi rahat ta vuattiet šelkähäš ta mäni kotihis, ta šanou:
Teilä ei ollun n’eruo hankkie rahua eikä vuatetta, kun tyhjänä tuletta!

Tuaš ruvettih yheššä elämäh. Šen pivuš ni starina.

[Младший брат]

русский
Жили раньше старик да старуха, у них было три сына. Старик да старуха умерли, сыновья остались. Младший сын был умнее других, он все к другим пристает, к старшим братьям. Братья думают: "Убежим от него, пусть останется один". Да украдкой от того брата наложили в мешок еды и одежды, чтобы ночью убежать. Приготовили все, так он и залез в мешок, снял подорожники и одежду, а сам сел в мешок. Ночью отправились, мешок взвалили на спину и бегут, бегут.
Давай поотдохнем, теперь уж не догонит.
Когда сели, он и подал голос:
Не оставьте меня!

Ох, мошенник, уже следом бежит!
Братья опять бежать. Снова как стали отдыхать, он опять и подает голос:
Не оставьте, я тоже иду!

Ох, негодный, кажется, догонит. Побежим!
Ну, бегут опять, опять устали, опять стали отдыхать. Он выходит из мешка, говорит:
Я тут, братцы, я не отстал!

Встретился им дом. Зашли в дом. В доме три девушки. Спрашивают [братья], есть ли в этом доме еще кто-нибудь.
Есть у нас мать; – говорят, – но она в лесу.
Пришла старуха домой.
Я, – говорит, – теперь вас убью.
А младший из братьев говорит:
Зачем ты нас будешь убивать, когда мы такие худые?
Поставь на откорм, потом убьешь.
И запирает [старуха их] в подполье, кормит месяц самым лучшим. Говорит:
Отрежь кусок от твоей, икры, уже ли [так!] вы разжирели.

Младший брат отрезал кусок гнилого, очень трухлявого бревна.
Говорит:
Вот, попробуй.

Еще не разжирели, – говорит, – надо еще второй месяц откармливать.
Опять кормит самым лучшим, опять через месяц спрашивает:
Теперь уже готовы?
Отрежь от икры.
Опять отрезал кусок гнилушки. Попробовала опять старуха и говорит:
Еще не готовы, плохое еще мясо, надо еще откармливать.

Да и откармливает еще месяц. Парень отрезает кусок смолистого сучка, говорит:
Попробуй-ка теперь.

Старуха попробовала:
Теперь, – говорит, – готовы, теперь надо взять одного на жаркое.

Говорит дочери:
Я когда пойду в лес, натопи печь очень жарко, – говорит, – и посади старшего брата жариться,
я когда из лесу приду, то съем жаркое.
Дочь натопила жарко печь. Говорит:
Ну, выходи, старший брат, я посажу тебя в печь.

Тот там заплакал, что надо идти на съедение старухе. Говорит этот младший брат:
Дай-ка я пойду, ты останься здесь.

И пришел младший брат в избу, говорит девушке:
Посади-ка меня а печь.

Девушка стала его в печь сажать. Он стал на лопату во весь рост. Девушка говорит:
Не так, садись хорошенько.

Ну, он стал на колени. Говорит [девушка]:
Не так, становись получше.

Девушка рассердилась, а он говорит:
Покажи-ка, как надо становиться.
Я не сумею, если не покажешь.
Я покажу, – девушка говорит.
Девушка легла навзничь на лопату:
Так, – говорит, – ложись.

Парень толкнул девушку на лопате в печь и сам ушел в подполье.
Ну, старуха пришла вечером из лесу и взяла жаркое из печи и стала есть. Говорит, что "ой, как вкусно"!
А он в подполье скачет:
Своей дочери ягодицы, своей дочери ягодицы!

Братья говорят:
Молчи ты, не говора ничего.

Пошла [старуха] на второй день опять в лес. Говорит:
Второго брата надо изжарить к моему приходу.

Ну, опять дочь [вторая] натопила печь и говорит:
Пусть теперь выходит средний брат.

Тот опять собирается с плачем. Младший брат говорит:
Оставайся здесь, я пойду.

Да и пошел опять. То так, то этак становится на лопату.
Девушка говорит:
Становись хорошенько, я не могу тебя в печь посадить, когда ты плохо становишься.

Покажи, – говорит, – ĸаĸ надо становиться.
Девушка как стала показывать, он опять ее и сунул в печь и сам ушел в подполье. Опять как старуха пришла из лесу, то опять и съела [жаркое]!
А вой-вой, какое вкусное жаркое!
Он скачет в подполье:
Своей дочери ягодицы, своей дочери ягодицы!

Другие братья говорят:
Молчи ты, не говори ничего.

Опять [старуха] пошла в лес, говорит третьей дочери:
Изжарь последнего мальчика.

Ну, девушка натопила печь и говорит:
Ну, выходи-ка оттуда последний, я посажу тебя в печь.

Опять и становится этот младший брат на лопату во весь рост да по-всякому не по-годному. Девушка говорит:
Становись хорошенько!

А ты мне покажи!
Девушка опять как стала, показыватьон и последнюю в печку. Ну, старуха пришла из лесу да и съела последнюю дочь, и вышли братья из подполья, а младший брат схватил старуху и разорвал на две части и говорит братьям:
Идите домой, я после приду.

Взял половинку старухи на спину и идет домой. Встретилась лесная избушка разбойников. Он поднялся на крышу избушки. Разбойники пришли и разложили все, что награбили за день денег и одежды, очень много всего. И поставили на огонь похлебку вариться, голодные были. Он и стал в дымоход мочиться в ту похлебку.
Вот хорошо, вот и вода для похлебки [разбойники говорят].
Да, и стал какать через дымоход. Говорят:
Вот и гуща, еще бы приправы немного.

Ну, он стал запихивать в дымоход половинку туда в избу, а разбойники испугались и давай удирать. Он собрал деньги и одежду, взвалил на спину, и пошел домой, и говорит:
У вас не хватило ума раздобыть денег и одежды, с пустыми руками вернулись!

Опять стали вместе жить. Такой длины и сказка.