[Традиционный рекрутский плач]
    
        русский
    
      
        Отправляется, выращенный мой, в печальную жеребьевую дорогу. 
 Снаряженный мой снаряжается в великую военную дороженьку. 
 Да чем же я, горемычная, утешусь? Как я, тоскливый стан, жить буду, когда уведут моего выношенного, красивую курицу. 
 Моего убаюканного на погибельную дорогу отправляют, так к кому же буду я похаживать и кто же будет мне хлеб приносить? 
 Взращенный мой как уйдет по этой дальней путь-дороженьке, так уж не смогу пойти к нему, как уже состарилась и прожила свой век. 
 Созданный мой уходит по этим чужим проезжим дорогам. Кто будет приходить ко мне, несчастному стану, отжившей свой век? 
 И выращенного своего собрала в дорогу по жеребию на чужую сторону любимого света. 
 Взращенного моего увели по этим дальним дорогам, и не смогу я свидеться с ним на этих чужих дальних дорогах, как одна скитаюсь по трудным работам чужих выношенных. 
 И не могу больше странствовать, потому как дни горемычного стана уже в закате. И не могу больше ходить на тяжелые работушки к чужим созданным, как отправили моего златоволосого, мной созданного, в печальный путь по чужим проезжим дорогам. 
 В путь-дорогу по жеребьевке отправили моего созданного. Кто теперь будет поздним вечером домой возвращаться, когда [чужие] созданные с тяжелых работ будут приходить? Так ведь печальное сердце моего печального стана разволнуется, когда созданные чужих созданных  будут возвращаться после трудных работ у любимых созданных. 
 Моего взращенного увели по проезжим дорогам, так кого же я буду поджидать поздним вечером перед сном? Поздним вечером лягу на свою постель, так ведь не смогу никак успокоиться, а все буду прислушиваться, не возвращается ли уже с дальней дороги? Да, кажется, не так скоро он вернется. 
 И не смогу, однако, слабый стан, дождаться, хоть и дожидаюсь давно, и никто не приголубит меня. 
 И никто ведь не придет навестить мой горемычный стан, как уже в моем поникшем стане угасает жизнь. 
 Провожают на подветренную сторону славного света моего среднего убаюканного, который приходил хоть с ласковыми словами ко мне, к поникшему стану, и ведь больше не приласкает, как в немилую путь-дорогу отправляю своего убаюканного. 
 С путей-дорог чужие убаюканные приходят, да у меня, у поникшего стана, потемнеет от горя слабое сердце, потому как не придет ко мне в самые поздние вечерние сумерки и не покажется на самой ранней утренней заре, как из родных строений с порогами в холодную чужую путь-дорогу отправили моего, мной в бане выпаренного. 
 И строений с порогами уже нет у меня, у несчастного стана, чужие в бане выпаренные превратили эти пороги в пламя с искрами. 
 Из-за этого, несчастный стан, давно уже хожу с несчастными водицами, пока еще хоть ходить могу, по холодной стороне чудесного света. 
 И письма-весточки ведь не смогу направить в преклонные дни своей жизни, хоть бы письма-весточки приходили, так повеселело бы мое похолодевшее сердце горемычного стана. 
 Изойду в конец с этого мудрого света, ведь уже закатились и миновали красивые дни моего скорбного стана. Уж не дождусь его с красивого света и чужих печальных путей-дорог.