Тексты
Вернуться к просмотру
| Вернуться к списку
Kolhozan brigadirat
История изменений
15 мая 2023 в 12:42
Нина Шибанова
- изменил(а) заголовок источника
с Мои карельские "сказки"
на Miun paginat kyläläzih näh [Мои карельские «сказки»]
27 апреля 2023 в 12:28
Нина Шибанова
- изменил(а) текст перевода
Бригадир в колхозе, дорогой читатель, и отец и мать всему бригадному люду. А в бригаде хозяйств почти двадцать, работников же соберётся не меньше четырёх десятков, когда войны нет, а в войну, нечего и говорить, - меньше, ну человек тридцать, а с детьми - больше. Он многих по утрам даже будит ото сна, всем на день работу даёт, измерит да сосчитает много ли ты вспахал, много ли пробороновал, да засеял, сколько телег навоза нарыл, сколько отвёз в поле, сколько гектар покосов накосил, сколько сена высушил да в сарай отвёз, сколько ржи, да ячменя, да овса сжал, сколько соток льна выдергал, сколько телег льна отвёз в гумно, сколько кубачей околотил, сколько телег кубачей на скошенный луг отвёз да расстелил, да опять поднял тресту, да на льнозавод отвёз на санях, или в своей риге высушил, да сколько намял на льномялке, да сколько килограмм льна натрепал. А ведь указанные работы, составят ли и половину от перечня всех колхозных работ. А ещё бригадиру нужно уметь с народом общаться: на кого можно и прикрикнуть, а другого лишь уговором возьмёшь. Самые трудные годы для бригадиров, как и для всех колхозников, были военные годы, тогда бригадирами были одни женщины. В нашем колхозе было три бригады. В Стане две: №1 — бригадир Еля, №2 — Иро, в Удворине третья бригада и там бригадир — женщина — Катти. Вот женщины и воевали. Скажем, рано утром раздаёт Иро наряды на работу: идёт к Василисиному окну, кличет: «Ва-ссё-ё!» К окну никто не подходит. Иро входит в избу. Вассё возле печки с чугунами возится. Иро ей: - Где твой Коля? Спит что ли? За лошадьми нужно послать. - Только что бегал во двор по нужде. Не спрятался ли куда? Иро сунула руку под кровать, в руку попалось Колино ухо. Тащит Колю, которому скоро тринадцать лет будет, за ухо. Коля кричит: - Больно! - и вылезает из-под кровати. - Миленький, сегодня придётся возить много сена: погода хорошая. Иди, милый, пригони лошадей из выгона в деревню. Коля сердито пыхтит, шмыгает носом: - Вот поем и пойду. - Когда мать сено высушит, ты возьмёшь Юську и сено отвезёшь в Пименовский сарай, выгрузить сено в сарае тебе будет помогать тётка Ольо. А ты, - Иро повернулась к Вассё, - бери свою Настю, и , как только роса пройдёт, ступай в Заречье сушить сено. - Хорошо, - от печного шестка ответила Вассё. В тот же день Коля пока ехал два километра с Заречья, сидя на возу с сеном сложил стишок (на это дело он был мастак): Тётя Иро — бригадир, Под окном горланит: Василисын Коля ступай работать Иначе вызову ГПУ (перевод буквальный)/. Уже в воскресенье возле клуба Ефросиньин Костя бренчал на балалайке и пел Колину частушку. После того, как бригадир к вечеру все свои дела справит в поле, в деревне и придёт домой, ему ещё нужно занести в ведомость: кто в его бригаде и много ли наработал, а ещё каждую неделю все работы требовалось записать в «Трудовые книжки» и подсчитать, кто сколько трудодней заработал. Бригадиру при писанине иной раз загвоздка случалась: по-карельски знает, как работа проговаривается, а по-русски …. - чёрт её знает. Обычно такие затруднения случались у мужиков-бригадиров. В конце войны в деревнях стали чаще появляться инвалиды. Какую работу инвалиду предложишь? Коли нет ноги — счетоводом, или кладовщиком будет, если же ноги хорошие, а нет одной руки — путь в бригадиры. Постепенно мужики стали заменять женщин-бригадиров. В третьей бригаде тётю Катти сменил дядя Миша. Уже и война окончилась, а дядя Миша, у которого, можно сказать, и левой руки не было — культя, ещё продолжал бригадирствовать. В Удворине в пустом сарае соорудил станок для изготовления дранки: крыши крыть дранкой. По окончании войны в деревне шла большая стройка. Ну, вот. Послал дядя Миша двух мужиков строгать дранку на станке. Те настрогали сажень дранки. А как эту их работу записать в ведомость по-русски? «Дранка дранки на дранностанке» - что ли? Так ведь у счетоводов смеху будет полные штаны. А-а! Напишу двумя языками! - решился дядя Миша, и написал: «Киска дранки на пярестанке» («Киска» - по-русски «строгание», «пяре» - «дранка»). Ведомости отнёс в правление колхоза. На следующий день вся деревня смеялась по поводу этой записи бригадира. Почти подобная же история случилась с другим бригадиром — Федей. Он также потерял одну руку на фронте. Федя был гораздо моложе дяди Миши и побольше школьных классов прошёл. Как-то близко к весне колхозный председатель говорит Феде: - Фёдор Васильевич, район требует, чтобы мы не только навоз на поля вывозили, а ещё и золу посыпали на поля, чтобы урожайность повысить. - А мунашта го (нет перевода) я возьму золу? - возражает Федя. - Вот это уж я не знаю, откуда ты золу найдёшь, только знаю, что начальство указывает то и выполняй. Федя ещё матернулся и пошел «приказ выполнять». На улице он поймал случайно Ваню: - Бери мешок и ступай собирать золу по домам. Собранную золу будешь высыпать на пол в гумне. Ваня: - Зачем та зола нужна? - Урожай поднимать будем, - сердито ответил бригадир и зашагал туда, куда ему нужно было. На другой день в послеобеденное время Ваня с пустым мешком явился к Феде домой. Федя ему: - Ну … собрал? - Нет.^ Никто не дал. Одни говорят: нету, вся зола на щёлок потрачена, другие: на свой участок под картофель посыпали. - Ладно, ступай домой. Однако Ваня с уходом не спешил: - А за работу, что мне причитается, хотя бы трудодень начислишь? Бригадир ему: - Какая твоя работа? По деревне без толку гулять! - Гулял, не гулял, а время потратил, мог ведь другой работой заняться. - Хорошо, иди, запишу тебе четверть трудодня. - Маловато, да, что с тобой сделаешь. - Ваня ушел. Ваня ушёл, а Феде никак в голову не приходит: как ему в ведомости Ванин труд обозначить. Крутятся слова в башке, а как их на бумагу уложить, - не знает. Ага! Напишу вот так: «Хождение по деревне с пустым мешком - 0,25 трудодня».
27 апреля 2023 в 11:25
Нина Шибанова
- создал(а) текст
- создал(а) перевод текста
- создал(а) текст: Brigadira kolhozašša, kukki lugija, on i tuatto i muamo kaikella brigadan rahvahalla. A brigadašša taluo vähiä ei kakšikymmendä, a ruadajua keräydyy ei vähembi nelläkymmendä, konža voinua eu, a voinan aigah, eu midä i paissa, – vähembi, nu mieštä kolmekymmendä, a lapšinke i enämbi.
Hiän äijie huomnekšella jalgeuttau, kaikilla ruavot päiväkši andau, mittuau i lugou äijängo šie kynnit, äijängo aštoičit, äijängo kylvit, monigo telegiä tuahta noššit, monigo vejit peldoh, äijängo gektarua niitošta niitit, kuivait heiniä.^ A monigo telegiä heiniä puun’ah panit, äijängo ruista da ozrua, da kagrua leikkait, äijängo sotkua deriit pelvašta, monigo telegiä pelvašta guomnoh vejit, monigo kuboččuo pelvašta kolotiit, äijängo telegiä kuboččuo niitokšella vejit, da šielä levitit, da tuaš noššit, da rejellä l’nozavodah vejit, libo omašša riiheššä trestan kuivait, loukutit, a vivoit, nin monigo kiluo viidi työdä. I nämä ruavot lietähgo i puolet kaikista kolhozan ruadoloista.
A vielä brigadiralla pidäy mahtua rahvahanke paissa: kummas’t’a voit paukahtua, a kummas’t’a vain palvolla otat.
Suamo jygiet brigadiran vuuvet oldih voinavuuvet, konža brigadirat liettih yhet naizet. Miän kolhozašša oli kolme brigadua. Stuanulla kakši: № 1 – brigadira Jel’a, № 2 – Iro, da Udvnornašša brigada № 3 i šielä naine – Katti. Ka i vojuidih naizet. Šanomma, aivoin huomnekšella työndelöy Iro ruavolla: Mänöy Vas’s’on ikkunalla, mögähtäy: ”Vas’s’o-o”!
Ei niken ikkunah viiji. Iro mänöy pertih. Vas’s’o kiuguan luona čugunoinke telmäy. Iro Vas’s’olla:
– Missä šiun Kol’a? Maguau mingo? Hebozih pidäy työndiä.
- Vašta hyppeli tanhuoh kužella. Eigo kunne peittyn?
Iro šydi kiän kravatin alla, kädeh popadi Kol’an korva. Vedäy korvašta Kol’ua, kumbazella väliän jo kolmetoista vuotta lieu. Kol’a ravajau:
– Kivistäy! – i viidiy kravatin alda.
Iro hänellä:
– Varane, tämpiänä äijä heiniä lieu vediä: šiä hyvä. Mäne, vara, aja hebozet viigonašta kyläh.
Kol’a bul’l’alleh, nyyčkäy:
– Ka šyöllän da i lähen.
– Kuin muamoš kuivuau heinät, šie val’l’aššat Juškan i heinät vejät Pimenovan puun’ah, roija telegiä puun’ašša šiula rubieu auttamah Ol’o-čikko. A šie, – kiändy Iro Vas’s’oh päin, – ota omaš Nasti i kuin kašša proidiu, mängiä Joventavuššalla niitošta kuivuamah.
– Hyvä, – hingalon luona otvietti Vas’s’o.
Šinä že piänä Kol’a, kuni kakši virstua ajo Joventavuššalda kyläh šua heinärejen piällä, složi virryön (täh dielah hiän oli mastakka):
Iro-čikko brigadira
Ikkunalla kagahuu:
Vas’s’on Kol’a, mäne ruavolla,
Ei nin kučun GPU:n.
A pyhänpiänä illalla Opros’an Kost’a brimbetti balalaikalla i laulo Kol’an častuškua.
Konža brigadira ildapuoleh kaikki omat ruavot pellošša da kyläššä spruaviu i tulou kodih, hänellä pidäy vielä vedomostih kirjuttua ken hänen brigadašša äijängo i midä ruado, a vielä jogo nedelie ruavot trudovoiloih knižkoih pidi kirjuttua i kellä äijängo trudodn’ua viidi.
Brigadiroilla kirjuttuas’s’a aigah i häkky piädyy: karielakši tiijät kuin ruado šanuočou, a hormakši ... hiiz’ händä tiedäy. Toko ei jaloh hyvin kirjutettih brigadirat mužikat.
Loppuvoinalla kylih rigenemmä ruvettih tulomah mužikat-invalidat. Myttyöllä ruavolla invalidan šeizatat? Jesli eu jalgua – sčotovodakši ali kladovščikakši, a jesli hyvät jallat, a yhtä kättä eu – brigadirakši.
Ka verkazeldi i ruvettih mužikat muuttamah brigadiroida-naizie. Treteissä brigadašša Katti-čikon muutti Miša-velli. Jo i voina loppieči, a Miša-velli, kumbazella važamie kättä, voit šanuo, eulun, vielä znai brigadiruičči. Udvuornašša yhteh puun’ah luajittih stankan – pärettä kiskuo katokših varoin.
Voina loppieči, nin kylissä šuuri stroika mäni. Nu ka. Työndi Miša-velli kakši mužikkua kiskomah pärettä stankalla. Ne kissottih šylen pärettä.
A kuin hiän ruado hormakši vedomostih kirjuttua? Дранка дранки на дранкостанке – niingo? Niin vet’ sčotovodilla nagruo lieu täyvet kuadiet? A-a! Kirjutan puolekkah! – rohkuači Miša-velli i kirjutti: Киска дранки на пярестанке. Vedomostit vei pravlen’jah. Tois’piänä jo kaikki kylä iluoči brigadiran kirjutandua.
Vähiä ei tämän že muone häkky oli toizenke brigadiranke – Fed’anke,| šillä tože yksi käzi oli kavotettu frontalla. Fed’a oli äijä nuorembi Miša-vellie i enämmän kluassua školašša proidi, čem Miša-velli. Kuinollou keviäpuoleh kolhozan preda šanou Fed’alla:
– F’odor Vasil’vič, rajona käšköy ei vain tuahta peldoloilla vediä, a vielä i tuhkua pirottua, štobi urožai nouzis’.
– A munaštago mie otan tuhkua? – Fed’a predalla vaštah.
– Ka tädä mie en tiijä, mistä šie tuhkua löyvät, vain tiijän, midä načal’stva käšköy, šidä pidäy luadie.
Fed’a vielä muatilla kiäräldi i läksi «приказ выполнять». Pihalla pyydi Van’an:
– Ota värči i mäne taloloida myöt’ tuhkua keriämäh. Tuhkat puissat guomnoh lattiella.
Van’a:
– Mih varoin ne tuhkat?
– Urožaida noštamah rubiemma, – šano šiändyn brigadira i läksi hakkuamah šinne, kunne hänellä pidi.
Tois’piänä murginan jälgeh Van’a tyhjänke värčinke tuli Fed’ah kodih. Fed’a hänellä:
– Nu... keräit?
– En, niken ei andan. Yhet šanotah: ”Eu, kaikki poroh mändih”, toizet: ”Omalla juablokkamualla pirottima”.
– Hyvä, mäne kodih.
Van’a ei kiirähä uidie:
– A ruadamua, midä miula lieu, trudodn’an panetgo?
Brigadira hänellä:
– Mytyš šiun ruado? Kyliä myöt’ gul’aičit beztolku.
– Gul’aičin, en gul’ainun, a aiga mäni, oizin hot’ toista ruaduo ruadan.
– Ladno, mäne, panen šiula četvertin trudodn’ua.
– Vähä, da min šiunke ruat. – Van’a uidi.
Van’a uidi, a Fed’alla nikuin piäh ei tule, kuin vedomostih Van’an ruado kirjuttua. Pyöritäh šanat piälakašša, a kuin hiät bumuagalla panna ei malta. ”A-a! Kirjutan näin”!^ I kirjutti: «Хождение по деревне с пустым мешком – ¼ трудодня».